«Цветы не вянущих огней…»

Автор — Светлана Игнатенко, искусствовед

В Башкирском государственном художественном музее им. М. В. Нестерова при каждодневном аншлаге – уникальная выставка: «Давид Бурлюк. Цвет и фактура. Традиция и эксперимент».

Выставка стала главным событием Всероссийского фестиваля «Русское зарубежье: города и лица», организованного московским Фондом наследия русского зарубежья и посвящённого в Уфе 140‑летию со дня рождения Давида Бурлюка (1882–1967).
Родившийся 21 июля (в этот день открылась и выставка!) и прозванный Василием Каменским «отцом российского футуризма», Бурлюк для Башкирии — фигура знаковая. А всё потому, что в 1915–1918 годах выдающийся «гилеец» и «будетлянин» жил и работал в Башкирии и внёс колоссальный вклад в формирование башкирского профессионального изобразительного искусства: молодые башкирские художники восприняли его, страстно пропагандирующего новейшие течения в искусстве и ратующего за доминирующее положение цвета и фактуры, не менее страстным приверженцем традиций. Только такой Бурлюк — «обоюдоострый», сотканный из стилистических противоречий, — представлялся им лучшим олицетворением той манифестантно-полемической «клоаки», которая царила в русском художественном сознании в первые два десятилетия ХХ века. В Башкирии Бурлюк создал более 200 произведений, 52 из которых составили его сегодняшнюю «башкирскую» коллекцию: она не имеет аналогов в музейном сообществе России. И личностью он был универсальной, практически ренессансной: живописец, график, поэт, писатель, пропагандист, критик, исследователь искусства. Этот неведомый доселе Уфе художественный универсализм Бурлюка буквально взорвал размеренную жизнь провинциального купеческого города. Бурлюк был блестяще образован. Он приехал в Башкирию, имея за плечами учёбу в Казанской и Одесской художественных школах, мюнхенской Королевской академии художеств и школе-студии Ашбе, парижской мастерской Кормона «Эколь де Бозар» и Московском училище живописи, ваяния и зодчества. Правда, училище к тому времени он, как и его пламенный друг и соратник Владимир Маяковский, не окончил: 14 февраля 1914 года они оба были исключены из училища за увлечение футуризмом. Но именно этот факт, как и дружба с Маяковским, только подогревали интерес к нему уфимцем. К тому же Бурлюк приехал в Башкирию сразу в нескольких «статусах»: инициатор создания группы «Гилея» — первого литературно-художественного объединения футуристов‑будетлян, — инициатор и член новаторских объединений «Союз молодёжи», «Венок-Стефанос», «Бубновый валет» и мюнхенского объединения «Синий всадник», соавтор многочисленных футуристических сборников и главного футуристического манифеста «Пощёчина общественному вкусу». Поселившись с женой Марией Никифоровной (в девичестве Еленевской) и маленькими сыновьями Давидом и Никифором на станции Иглино Самаро-Златоустовской железной дороги, где у Еленевских, старинных друзей его родителей, было имение или дом, он хотел уберечься от призыва в действующую армию (это был самый разгар Первой мировой войны): Бурлюк не хотел служить по политическим соображениям и к тому же нёс ответственность перед семьёй. Мама Бурлюка, Людмила Иосифовна Михневич, и родная сестра Марии Никифоровны, Лидия, поселились в деревне Буздяк Белебеевского кантона.
Живя в Башкирии, Бурлюк активно выставляется. Участвует во всех крупнейших выставках современного искусства в Москве и Петрограде, становится членом Уфимского художественного кружка и экспонирует свои произведения на трёх его знаменитых выставках 1916–1917 годов. 5 марта 1917 года открывает персональную выставку в Самаре, в которой с пейзажами и интерьерами участвует и Людмила Иосифовна Михневич. К выставке издаёт каталог своих произведений. В Уфе читает лекции о новейших течениях в европейской живописи. Много общается с молодыми уфимскими художниками и много путешествует: бывает в Челябинске, Златоусте, Кургане, Троицке, пропагандируя футуризм и творчество друзей-футуристов, в первую очередь, Маяковского.
В большинстве из созданных в Башкирии произведений Бурлюк реализует начатые ещё в 1907 году совместно с братом Владимиром эксперименты с живописной фактурой. Его главная задача в эти годы — перерабатывая опыт Сезанна, перейти к кубизму и футуризму и на этой синтетической основе — к созданию устойчивого, пластически убедительного и эмоционально выразительного образа. В этом же заключалась и концепция «Бубнового валета», изначально выступившего против стилизма «Мира искусства» и утончённого психологизма «Голубой розы».
Весной 1918 года Бурлюк вместе с семьёй покидает Башкирию и отправляется в длительное транссибирское турне и на Дальний Восток. В 1920–1922 годах живёт и работает в Японии. 1 сентября 1922 года ступает на землю Нью-Йорка и сразу же включается в активную творческую деятельность — выставочную, издательскую, писательскую, исследовательскую: он пишет картины и стихи, издаёт книги и журналы. Но при всей эпатажности, активно демонстрируемой им и в Америке, Бурлюк остаётся истинно русским человеком и русским художником, страстно мечтающим о встрече с родиной. В 1956 году он вместе с женой наконец приезжает в Москву: в Третьяковской галерее участвует в организованной специально для него творческой встрече с сотрудниками галереи, посещает Литературный музей и библиотеку В. В. Маяковского, встречается со старыми друзьями-футуристами. В 1965 году приезжает в СССР во второй и последний раз.
Важнейшим событием американского периода творчества Бурлюка, ярко характеризующим его патриотическое отношение к родине, стала работа главным редактором газеты «Русский голос». Он приступил к ней уже через год после приезда в Америку — в 1923‑м. В книге воспоминаний «Мой век» выдающийся скульптор Сергей Тимофеевич Конёнков назвал «Русский голос» прогрессивной рабочей газетой, которая в первые же дни Великой Отечественной войны стала главным организатором помощи подвергшейся нападению фашистов СССР. Сам же Бурлюк считал «Русский голос» «…строго советской газетой, защищающей интересы нашей Великой Родины в стране хищного капитализма» и признавался, что «…ни в какой другой газете [он] и не стал бы сотрудничать». Именно этот редкий по патриотизму и гражданственной смелости поступок стал для Фонда наследия русского зарубежья главным аргументом для посвящения фестиваля в Уфе 140‑летию Бурлюка. Как и другой исключительный факт: живя в Америке, Бурлюк не порывал связей и с Уфой. Начиная с 1923 года, он переписывался с уфимскими художниками и присылал в Уфимский художественный музей изданные им в Нью-Йорке книги и журналы, на титульных листах которых оставлял трогательные автографы, свидетельствующие о его нежной любви к Башкирии. Эти уникальные издания представлены на выставке, хотя главное на ней, конечно, — живопись.
В «башкирской» коллекции Бурлюка, хранящейся в Башкирском государственном художественном музее им. М. В. Нестерова (39 экспонатов) и в Национальном музее РБ (13‑ть) — практически все жанры. Портреты, пейзажи и натюрморты написаны в реалистической манере и выражают абсолютную чувственность художника к любимым моделям и мотивам — жене, матери, сыну, жителям иглинских и буздякских деревень, башкирской природе и уникальным образцам национального ткачества и вышивки. Красотой башкирских полотенец, паласов и шаршау Бурлюк был покорён настолько, что часто вводил их в свои произведения. Он стал и первым среди башкирских художников, кто создал в живописи национальные образы-типы башкир и татар — взрослых и детей. Другим его вкладом в молодое башкирское искусство стало воплощение в пейзажах и натюрмортах мотива цветения — цветущих вишни и яблони, сирени, кувшинок. Как и мотива разбухшей по весне земли: в её восхитительном месиве он видел самую суть живописной фактуры! В то время как в кубофутуристических композициях «Казак Мамай», «Радуга», «Четыре обнажённые женщины. Фантастический мотив», «Красный полдень» и в одной из «Натурщиц» он концептуально решает всегда волновавшие его проблемы живописной массы, декоративности цвета, анализа пространственных форм и конструктивности картинного построения. Особое место в этом ряду занимает картина «Казак Мамай», представляющая собирательный образ казака-воина, степняка, поэта, впервые появившийся в украинском народном кукольном театре (вертепе) и ставший космогоническим олицетворением всего украинского народа.
Стилистическая неоднородность, отличающая «башкирскую» коллекцию Бурлюка, является характерной особенностью, если не достоинством, его творческого метода. Пропагандируя экспериментаторство, Бурлюк утверждал, что оно возможно только на основе блестящего знания законов академической живописи, поэтому практически одновременно использовал приёмы реализма и импрессионизма, кубистические «изломы», футуристические «сдвиги» (поиски «третьего измерения») и контурную обводку формы, происходящую из немецкого экспрессионизма и древнерусской иконописи. Стилистически разнообразный, он оставался последовательным только в одном — в своей почти первобытной искренности, ставшей результатом его восторженного отношения к любому предмету изображения. Эрих Голлербах, один из первых исследователей искусства Бурлюка, отмечая эту его «всеядность», превосходно заметил: «Сопоставляя разные по характеру работы Бурлюка, какой-нибудь педант мог бы, вероятно, “уличить” художника в вопиющих противоречиях. В ответ на это Бурлюк мог бы с великолепным спокойствием ответить словами Уолта Уитмена: “Ну, что же — я вместителен настолько, что возместить могу противоречия”».
Эмиграция в Америку, несмотря на активную творческую деятельность, далась Бурлюку нелегко. Он тосковал по родине и потому часто «повторялся»: писал старые мотивы, как будто грея ими душу. Яркий тому пример — «Пейзаж с озером», написанный в 1930‑х — 1950‑х годах и преподнесённый в 2016 году в дар музею выдающимся музыкантом, уроженцем Уфы Владимиром Спиваковым. Казалось бы, привычный российский мотив, но стилистические изменения очевидны. И речь идёт не о том, что это откровенно реалистический пейзаж, даже с лёгким налётом салонности, — речь идёт об изменившемся отношении художника к трактовке формы: теперь она не только не заполняет собой первый план, делая пространство условным, напротив — она «работает» на выявление пространственной глубины. Отсюда — мелкая и дробная форма, созданная такими же мелкими и как будто несмелыми мазками. Никакой прежней массивности и скульптурной «вылепленности», а ощущение фактуры — только на уровне намёка. В результате, пейзажный мотив получает достаточно весомую долю иллюстративности, превалирующую над чисто живописными задачами, которые для «дореволюционного» и «башкирского» Бурлюка были первостепенными. В то время как в акварели из собрания Нестеровского музея, которая, кстати, впервые публикуется на выставке, свобода и пластичность мазка, граничащие с эффектом эскизности, свидетельствуют о том, что графический, в том числе акварельный, опыт, накопленный Бурлюком в предыдущий период, не прошёл для него даром. Датировать акварель сложно, но, скорее всего, она создана в 1920‑е годы. Об этом свидетельствует история её появления в музее, а точнее — в музейной библиотеке. Бурлюк бережно закрепил акварель синими нитями в книгу Игоря Поступальского «Литературный труд Давида Д. Бурлюка», присланную им в Башкирский художественный музей. До сегодняшнего дня акварель была неотъемлемой частью книги, но пришло время, и было принято решение ввести её в коллекцию Бурлюка. Название акварель не имеет, хотя имеет главное — подпись Бурлюка. Но, судя по изображённому мотиву, это может быть как Япония, так и Америка, поэтому правомерно присвоить акварели обобщающее название в духе Бурлюка — «Берег моря».
Другим выдающимся событием выставки стало экспонирование на ней ещё двух картин американского периода: это созданные в 1930‑х — 1940‑х годах «Композиция с головами» и «На берегу. Время». Обе хранятся в частных собраниях: первая — в собрании самарца Вячеслава Владимировича Тишина, вторая — в собрании москвича Михаила Евгеньевича Дубина. Бесспорно, что в каждой из этих композиций воплощён стилистический опыт Бурлюка, близкий в данном случае сюрреалистическому: крупные, яркие, пластически выразительные формы, смело «играющие» друг с другом, создают фантасмагорию, ассоциирующуюся с его же кубофутуристическими композициями раннего, в том числе «башкирского», периода. Обе близки тому «весёлому ужасу», который Александр Блок назвал «замечательной особенностью русского футуризма и русской души», и который через несколько лет был «переориентирован» Голлербахом на кубофутуристическую живопись Бурлюка. Если это так (а это именно так!), то «Композиция с головами» и «На берегу. Время» становятся ещё одним важнейшим звеном уникальной логической прямой Бурлюка протяжённостью от начала до середины ХХ века — от русского классического авангарда до современной живописи. Несмотря на постоянную увлечённость Бурлюка практически всеми «измами», эта прямая демонстрирует образцовую органику его творческого метода, в основе которого, по его же словам, — уважение традиции и смелый эксперимент.
Фестивальная программа, эмоциональная, интеллектуальная, глубокая, была построена по тому же бурлюковскому принципу. В день открытия выставки — концерт вокальной и инструментальной музыки композиторов‑эмигрантов. Романсы Рахманинова, Глазунова и Гречанинова исполнил солист молодёжной оперной программы Большого теат­ра, лауреат международных конкурсов, баритон Николай Землянских, концертмейстер — Товуз Аббасова. 22 июля — ещё один концерт — музыканта-универсала (пианиста, вокалиста, барабанщика, композитора, аранжировщика), лауреата всероссийских и международных конкурсов, уфимца Руслана Воротникова. Названный «История джаза и Давид Бурлюк», концерт посвящался ещё и 100‑летию русского джаза. 23 июля — второй концерт к этой же дате — «Джаз и не только» в исполнении знаменитого трио: Руслан Воротников (фортепиано, вокал), заслуженный артист РБ Олег Янгуров (бас-гитара), лауреат всероссийских и международных конкурсов Сергей Косых (барабаны). И как красивейшая преамбула к каждому концерту — стихи Бурлюка в исполнении заслуженного артиста РБ Юрия Зайца. Для посетителей музея они стали ещё одним открытием универсального таланта великого «будетлянина» и его обширного творческого наследия.
Но этими мероприятиями фестивальная программа не исчерпывалась. В музее истории Уфы прозвучали лекции «Уфа Михаила Осоргина» и «Уфимские страницы жизни Шаляпина», в музее им. М. В. Нестерова — лекция сотрудника Государственного Русского музея Александра Кибасова «Что он искал опасным оком? Давид Бурлюк и футуризм», в центральной городской библиотеке — лекция «Писатели русского зарубежья второй половины ХХ века в эмиграции и в России», прочитанная на фоне выставки книг, переданных в дар библиотеке Фондом наследия русского зарубежья и Домом русского зарубежья им. А. Солженицына. А ещё — демонстрация фильма «Давид Бурлюк. Отец российского футуризма» в Нестеровском музее и прошедшие на набережной и улицах башкирской столицы спектакль-променад «Берега» и экскурсия «Истории и судьбы Уфы».
Сердцем же фестиваля, конечно, стала выставка. Она будет радовать почитателей таланта Бурлюка до 13 октября.