Старейший на Урале. Шедевры музейного собрания

Окончание. Начало в № 1

Ещё один портрет, долгие годы не выставлявшийся по причине сложного реставрационного состояния, — «Портрет Нордман-Северовой». Он создан гениальным мастером русского психологического портрета, академиком и профессором Императорской академии художеств, членом Товарищества передвижников и самым талантливым учеником И. Н. Крамского Ильёй Ефимовичем Репиным (1844–1930).

«Портрет Нордман-Северовой» — портрет уникальный. Написанный в 1903 году, он долгие годы висел на стене в гостиной имения Репина Пенаты в Куоккале, о чём свидетельствует фотография 1900‑х годов, сделанная К. К. Буллой. Этот портрет открывает одну из самых значительных страниц биографии великого художника, связанную с его второй женой Натальей Борисовной Нордман-Северовой — личностью, без преувеличения, одиозной, но сыгравшей в его жизни огромную и неоднозначную роль. Поэтому о Нордман нужно говорить особо, тем более что эта информация имеет самое прямое отношение к образному решению портрета.

Наталья Борисовна Нордман (1862–1914) была писательницей, известной под псевдонимом «Северова». Её недолюбливали биографы Репина и не выносили многие его друзья: им не нравился её эксцентричный образ жизни, поэтому большинство из них считали, что циничность и порочность Нордман наносят ущерб Репину. Репин же говорил о Нордман как о «любви всей своей жизни»: ему было с ней интересно, он восхищался силой её натуры и разнообразием интересов. Нордман знала шесть языков, иностранные журналы переводила прямо с листа, читая их Репину за завтраком. Научившись фотографировать раньше Репина, она получала за свои кодаковские снимки призы на выставках. А ещё она увлекалась театром и пробовала себя в скульптуре. Её писательский дар выразился в написании автобиографической повести «Бег­лянка», о публикации которой Репин договорился с журналом «Нива».

По своим социальным взглядам Нордман была суфражисткой, то есть участницей движения за предоставление женщинам избирательных прав, против их дискриминации в политической и экономической жизни, а также пропагандисткой вегетарианства. Её взгляды можно назвать демократическими и феминистскими: Нордман ратовала за «раскрепощение прислуги» (а потому всегда здоровалась за руку с швейцаром и непременно усаживала обедать за свой стол кухарку) и за «раскрепощение женщин», для чего читала лекции, до глубины души возмущавшие религиозного мыслителя и философа В. В. Розанова (1856–1919): в них она учила незамужних девиц составлять брачный контракт, оговаривая, например, что за каждые роды муж должен выдавать жене тысячу рублей. Репину, в молодости увлечённому идеями Чернышевского и критиков‑демократов, пыл Нордман был и внятен, и восхитителен. Она словно давала фору его собственному идеализму и эксцентричности.
Социальные наклонности Нордман, ставшие её убеждениями, возникли у неё ещё в юности. Она родилась в Хельсинки в семье адмирала русского флота финского происхождения Бернхарда (Бориса) Нордмана и русской дворянки Марии Арбузовой, дочери генерала А. Ф. Арбузова. Её крёстным отцом был царь-освободитель Александр II (1818–1881). В возрасте 21 года Нордман сбежала от родителей в Америку, где поступила на ферму в качестве простой работницы: она ухаживала за огородом, работала гувернанткой и горничной, то есть на собственном опыте реализовывала свои прогрессивные идеалы. Умерла в Орселине, в Швейцарии: не желая быть обузой для Репина, она сбежала в больницу для неимущих в Локарно, даже не предупредив его о своём отъезде и взяв с собой только деньги на проезд. Умерла от чахотки, ставшей следствием жёсткого вегетарианства, танцев на снегу, зимней одежды из мешковины и слабости к вину, которое она называла «жизненным эликсиром» и «солнечной энергией». 70‑летний Репин, несмотря на то, что к этому времени его отношения с Нордман совсем разладились (он устал от её чудачеств и опеки, а она жаловалась на одиночество, непонимание и безденежье), успел приехать на её свежую могилу, но на похороны не успел.

Нордман познакомилась с Репиным в 1896 году через известного мецената и коллекционера Марию Клавдиевну Тенишеву (1858–1928), портрет которой художник писал в то время. Репину Нордман не понравилась (она шокировала его своим эгоцентричным поведением), и он попросил Тенишеву больше никогда её не приводить. Но, несмот­ря на это, уже в 1898 году Репин и Нордман были в любовной связи, а в 1900 году он даже взял её с собой на выставку в Париж, где был пленён ею окончательно.

В 1899 году Репин приобрёл для Нордман два гектара земли на берегу Финского залива, в дачном посёлке Куоккала, которая тогда была частью Финляндии, и начал перестраивать для неё дом, который они назвали римским словом «Пенаты» — по имени богов‑хранителей и покровителей домашнего очага. Репину в то время было 55 лет, Нордман — 36. Некоторые считают, что Пенаты Репин построил в знак утешения Нордман в связи со смертью их двухнедельной (или двухмесячной) дочери Елены (или Натальи).

В Пенатах Репин и Нордман прожили 15 лет. Этот дом стал цент­ром притяжения многочисленной московской и петербургской интеллигенции — литераторов, художников, артистов, учёных. Каждую среду Репин и Нордман приглашали к себе в Пенаты известных людей, поскольку до Куоккалы можно было легко добраться прямым поездом из Петербурга. Эти встречи пользовались большой популярностью. В гостях у Репина и Нордман на «репинских средах» бывали Максим Горький, Александр Куприн, Василий Поленов, Исаак Бродский, Филипп Малявин, Николай Фешин, Владимир Маяковский, Фёдор Шаляпин, Василий Розанов, Владимир Бехтерев, Корней Чуковский, Давид Бурлюк.

Главной особенностью дома был «крутящийся» стол, который сервировался к приезду гостей исключительно вегетарианскими блюдами. Нордман кормила домочадцев и гостей отварами из трав и супами из сена, капустными котлетами с брусничной подливой и многими другими вегетарианскими «деликатесами». Одновременно она увлечённо писала «Поваренную книгу для голодающих» с рецептами котлет из картофельной шелухи, жаркого из морковного зайца, кофе из свёк­лы и печенья из подорожника с добавлением миндаля и ванили. Она утверждала: мясо — яд, а молоко — злодейское попрание материнских чувств коровы к телёнку. Она свято верила, что рацион из трав, овощей и орехов не только оздоровляет, но в перспективе может спасти Россию от голода, стоит только людям осознать целительную силу растений. Первым, кто осознал и принял вегетарианство, был, конечно, Репин.

Нордман чрезвычайно привлекала Репина и как модель. «Начиная с 1900 года, — рассказывал Игорь Грабарь, — Репин пишет в течение 12 лет значительное число [её] портретов… Не проходило года, чтобы не появилось её нового портрета, а иногда и двух, не говоря уже о многочисленных портретных рисунках… Ни с кого Репин не писал так много и часто, как с неё». В то же время критик В. В. Стасов говорил о Нордман, называя её «Нордманша», что у неё «ни рожи, ни кожи — ни красивости, ни ума, ни дарования, просто ровно ничего, а [Репин] словно пришит у неё к юбке». (Стасов, бесспорно, преувеличивал свой негатив: Нордман была и талантлива, и умна.) В гостиной в Пенатах стоял её бюст, отличавшийся тонкостью лепки и одухотворённостью модели, — одна из лучших скульптурных работ Репина. Но саму Нордман этот бюст смешил. Там же висел её живописный портрет (Наталья Борисовна изображена на балконе), написанный Репиным в Швейцарии, который он ценил больше других. На большинстве портретов 1900‑х годов Нордман изображена в броских пёстрых нарядах и экзотических головных уборах, украшенных мехами и отображающих её специфические вкусы и склонность к перебору. Но пройдёт немного времени, и она откажется от них (в первую очередь от одежды и аксессуаров животного происхождения) и будет говорить, что её «пальто на сосновых стружках» согревает в холода лучше любой шубы. Одним из украшений гостиной с «крутящимся» столом был портрет Нордман, представленный сегодня в юбилейной экспозиции Нестеровского музея.

В музейном портрете Наталья Борисовна изображена со спины. Почему? Возможно, для того чтобы скрыть особенности её некрасивого лица. Но тщательно уложенная причёска, грациозная фигура с тонкой талией и главное — скромный домашний костюм (белая блузка и тёмного цвета юбка) без каких-либо вычурных украшений делают её образ и таинственным (так и хочется увидеть её лицо!), и привлекательным. То есть одним из важнейших достоинств портрета является демократизм и лиризм образа, которые кардинально отличают его от большинства пафосных порт­ретов Нордман 1900‑х годов.

Изящество фигуры, красивая головка, пленительная линия спины делают Наталью Борисовну намного моложе своих лет и позволяют поспорить с мнением Стасова. В центре полотна — её знаменитый бюст на подиуме. На столе — атрибуты творческой работы: кипы исписанных бумаг, книги. Стол — отдельное и важнейшее украшение портрета, свидетельствующее об интеллектуальных наклонностях Нордман и одновременно о её женственности: на столешнице — красные цветы в синей вазе, позолоченные приборы… Вместе с креслом из красного дерева, обитого такого же красного цвета бархатом, и сидящей на табурете маленькой собачкой стол создаёт атмосферу уюта и той камерности, в которой хозяйке дома исключительно комфортно.

С точки зрения портретного типа «Портрет Нордман-Северовой» — портрет в интерьере. А это значит, что, помимо вышеназванных достоинств, он становится документальным свидетельством обстановки одной из комнат репинских Пенатов. И ещё один уникальный факт: портрет поступил в Нестеровский музей в 1929 году из Русского музея, будучи ранее собственностью Ильи Ефимовича Репина.