Театр Мунира Кунафина: в поисках умного собеседника

Д. Д.: Вы являетесь главным редактором общественно-политического литературно-художественного молодёжного журнала «Шонкар» («Кречет»). Любителям башкирской словесности вы известны как популярный прозаик. С чего начинался ваш писательский путь?

М. К.: В детстве не без влияния дяди, академика Гинията Кунафина, мы с братом Венером (он у нас филолог) много читали, а потом обсуждали прочитанное, размышляя над идеей произведения. Интерес к литературе перерос в собственное творчество, и в Союз писателей РБ меня принимали как поэта. Позже, имея за плечами богатый опыт журналиста, я пришёл к прозе. И в этом жанре чувствую себя уверенно. Знаю, что это моё.

Д. Д.: А как возникла потребность написать пьесу?

М. К.: Однажды в больнице возникла идея, которая сразу увиделась в диалогах. Мысль не давала покоя. Я понял, что не успокоюсь, пока не напишу. Писал всю ночь при свете лампы на посту дежурной медсестры. Наутро появилась драма «Две горсти пшеницы» о голодных военных годах. Конечно, это была проба пера, но вполне удачная. Пьесу охотно ставили любительские театры. Потом зацепила другая тема. Прочёл, что в одной из западных стран (кажется, в Англии) судьбу людей, подключённых к аппарату жизнеобеспечения, решает некий комитет. Страшная ситуация. Кто эти уполномоченные решать, кому жить, а кому умереть? Какие у них могут быть доводы? Как они мотивируют свою точку зрения?

Д. Д.: Вы говорите о драме «Послушаем течение времени», поставленной Рустемом Хакимовым в Стерлитамакском башкирском театре? Но ведь в ней действие происходит в нашей стране!

М. К.: В том-то и дело! Любопытно, как бы это происходило у нас. Что там думают англичане, мне неведомо, но чем живут наши люди, знаю хорошо. Я писал пьесу как литературное произведение, не думая о постановке. Просто форма драмы была более гармонична сюжету. В пьесе судьбу ребёнка решают ветеран войны, женщина из комитета матерей, главный врач, представитель силовых структур. Каждый приходит со своим жизненным грузом. Спорят о целесообразности, о гуманизме, но в итоге получается, что они вообще не думают об этой маленькой жизни. Каждый занят своими переживаниями. У каждого свои ценностные ориентиры. Интересно было исследовать конфликт внутри этой группы. Показать, каким видится этот срез общества.

Д. Д.: В Стерлитамакском театре состоялась и другая ваша премьера — фантасмагория «Люди на том берегу». Пьеса не бесспорна в своём конструктивном построении, но чувствуется, что она могла бы стать эпическим полотном. Несколько сюжетных ходов, скреплённых сквозной линией — судьбой горького пьяницы Азата. Он показался мне фигурой символичной, в каком-то смысле трагической.

М. К.: «Люди на том берегу» — это инсценировка моей прозы, в которой центральное место отведено комедийному рассказу «В деревню приехал Бог». Замысел казался интересным, но, думаю, не всё получилось у нас с режиссёром Айдаром Зариповым.

Д. Д.: Судя по драматургии, вам свойственна активная жизненная позиция.

М. К.: Так нас воспитывали в гимназии имени Рами Гарипова. Этим объясняется и мой приход в журналистику. Публицистика дала мне понимание многих аспектов жизни. Работа в поэзии и прозе — образное мышление. А логическое построение материала — это от детского увлечения математикой. Всё вместе помогает мне в драматургических опытах. Кое-что добавили занятия на семинарах Центра современной драматургии и режиссуры. Но всё же, чувствую, законы драмы мне пока не совсем ясны. Хочется писать, не подражая устоявшимся в национальной драматургии жанрам. Тем жанрам, которые так любит наша публика. Классика с её мелодраматизмом и наивным восприятием жизни увлекает только старшее поколение. Для нового зрителя (особенно для молодёжи) нужны иные темы и совсем другой способ их подачи. В театре мне не хватает умного собеседника. Не только в лице режиссёра, но и в зрительном зале. И не обязательно, чтобы этот зал был полон.

Д. Д.: Обращает на себя внимание оригинальность вашего авторского почерка. Мне вспоминается эскиз пьесы про незрячих воспитанников детского дома. Там события подавались предельно правдиво, чрезвычайно смело, я бы даже сказала, бесстрашно. Всё было так обострённо, что сползание в сентиментальность казалось просто невозможным. Пронзительное мироощущение, жёсткий мужской взгляд. Не каждый возьмётся ставить такую пьесу.

М. К.: Мною движет необходимость выразить мысль в образах. Найдёт ли пьеса путь на сцену — это вторично. В драме действие должно быть максимально напряжённым, состояние героев пограничным. Жёсткость, о которой вы говорите, — не помеха продвижению пьесы. Чёрная комедия «Изи пизи лимон сквизи», которая многих смутила остротой конфликта, была поставлена в театре «Нур». Эта история преступления, совершаемого из человеколюбия, ради настоящей мужской дружбы. Байрас Ибрагимов нашёл для неё адекватную сценическую форму. На мой взгляд, очень удачную.

Д. Д.: Полагаю, Ибрагимов увидел в вас автора с нетривиальным, самобытным стилем и действительно нашёл нестандартный постановочный приём. Но всё же предпочёл переименовать спектакль. «Живи на солнечной стороне» — звучит романтично. Давайте проясним оригинальное название. Поговорка «Easy peasy lemon squeezy» используется игроками компьютерных баталий…

М. К.: … и означает «легко, как выжать лимон». В молодёжной среде она не требует разъяснений. Мой сын-подросток моментально подхватывает её, стоит мне начать фразу.

Д. Д.: Здесь заложен парадокс: по сюжету оказывается, что убить не так просто. Как к вам вообще приходят такие странные идеи?

М. К.: Всё началось с реплики «Давай убьём Пашку!». В один из дней она поселилась в сознании, и история начала разворачиваться как бы сама собой. Сразу возникли герои и зажили своей жизнью. Логика развития характеров подсказывала финал. Всё, что в начале пьесы кажется грубым, порочным, грязным, оборачивается совершенно другой стороной. Пьеса адресована исключительно молодёжи. И это название — опознавательный знак для неё. Чем больше зрителей старшего поколения уйдёт в антракте, тем лучше.

Д. Д.: По моим наблюдениям, большая часть взрослой публики остаётся. Может быть, они хотят понять молодёжь?

М. К.: Может. Но в глубине души ждут зрелище, подобное «Галиябану».

Д. Д.: Соглашусь, что лексика ваших героев вряд ли их вдохновит. Не самые лучшие стороны человеческой натуры раскрываются без обиняков, по-мужски прямолинейно. Вашим пьесам присущ иной художественный язык, не свойственный национальной культуре.

М. Г.: Моя цель — развить свободу мышления. Не копировать предшествующие поколения и тем более западные образцы. Вырабатывать своё мировоззрение, пусть даже не совпадающее с менталитетом. У меня есть повесть «Плыл по океану рыжий остров». Это строка из стихотворения Бориса Слуцкого «Лошади в океане». Так вот, этот рыжий остров — мой народ в океане глобализации. И чтобы не пойти ко дну, оставаться на плаву, надо меняться.

Д. Д.: В вашей последней пьесе герои — друзья с детства — представляют собой интернациональную компанию. Это принципиально?

М. К.: Если бы это была монолитная в своей ментальности группа, не удалось бы поднять идею на тот уровень, к которому я стремился. Здесь иные взаимоотношения складываются.

Д. Д.: Каковы ваши ближайшие драматургические планы?

М. К.: Сейчас работаю над монопьесой. Оказавшийся в безвыходном положении герой постепенно начинает чувствовать себя абсолютно свободным. Почему? Пусть пока это останется тайной. Обычно в момент написания я не «режиссирую» свои пьесы. Но развитие этого сюжета, по моему замыслу, должны сопровождать живой оркестр и жизнеутверждающая музыка Моцарта.