ПОСЛЕДНИЙ СПЕКТАКЛЬ МАКАРИМА МАГАДЕЕВА

10 июля 1938 года в 20 часов 15 минут в Уфе началось закрытое судебное заседание по обвинению Магадеева Макарима Адыгамовича в преступлениях, предусмотренных ст.ст. 58–2, 58–8, 58–111. Актёр, режиссёр педагог, художественный руководитель Башкирского театра драмы проходил обвиняемым по делу о контрреволюционной буржуазной националистической организации в Башкирии. Отсидевший к тому времени в уфимской тюрьме более 10 месяцев и подвергавшийся в течение всего этого срока изнурительным допросам, Магадеев скорее всего знал, что это последние мгновения его жизни, так как непосредственно перед ним закончился двадцатиминутный допрос Валиуллы Муртазина-Иманского. После разъяснения Магадееву сущности предъявленных ему обвинений и вопроса, признаёт ли себя виновным, он ответил, что виновным себя не признаёт2. После оглашения выдержки из показаний подсудимого на предварительном следствии, где Магадеев якобы признавался в том, что, «занимая должность режиссёра Башкирского театра, в течение 8 лет, особенно в последние годы протаскивал контрреволюционные пьесы националистического характера»3, он ответил, что эти показания не подтверждает. В последнем слове Магадеев сказал: «… в контрреволюционной организации не состоял и никаких антисоветских мыслей никогда даже не имел»4. Через двадцать минут заседание закончится, и Макарим Магадеев будет расстрелян. Расстреляли его вслед за Валиуллой Муртазиным-Иманским или вместе с ним — об этом мы уже никогда не узнаем. Как не узнаем и места захороненения его и других 44 убитых в тот кровавый день10 июля 1938 года.

Он был человеком удивительного обаяния, душевной красоты и большого романтического дара. На тех немногочисленных фотографиях, чудом сохранившихся после попыток уничтожить даже память о репрессированных режиссёрах, можно разглядеть необыкновенное лицо Макарима Магадеева — вдохновенный ясный взгляд, лучистые глаза, искреннюю улыбку. Кажется, он был открыт миру — доверчивый и беззащитный, словно ребёнок. Он фанатично любил и был предан театру, что сказывалось на всём его облике, характере, отношении к окружающим людям.

Макарим Магадеев родился 23 декабря 1901 года в деревне Нижне-Яки Бугульминского района ТАССР в семье муэдзина. Учился в сельском медресе. Его отец Адгам, имевший дом, двух лошадей и двух коров, в 1929 году подвергся раскулачиванию, по линии НКВД был сослан в город Магнитогорск, где в 1930 году и скончался5. У Макарима были сёстры Хатифа и Хатима и брат Фуат, который на момент ареста учился в Ленинградской балетной школе (о его дальнейшей судьбе нам ничего неизвестно).

«От отца я ушел на учёбу в г. Казань в 1914 году. В 1915–1916 годы я живу самостоятельно» — так записано в протоколе допроса от 1938 года6. В Казани он учился в учительской школе, где и приобщился к любительскому театру.

С 1917 по 1921 годы Макарим Магадеев являлся участником различных передвижных антреприз, актёром красноармейского театра при политотделе 5‑й Армии, Уфимского государственного татаро-башкирского показательного театра. В своей книге «Театр тураһында»7, ставшей бесценным документом эпохи, Магадеев писал: «Во время гражданской войны театр служил Красным войскам. В культотделах, расположенных рядом с политотделами Первой, Пятой и других армий, образовывались армейские труппы, которые передвигались вместе с войсками из одного места в другое. В городах и на станциях, расположенных рядом с фронтом, артисты в свободное от сражений время давали солдатам спектакли, тем самым воодушевляя их перед боем. Башкирские и татарские артисты в это время также служили Красным войскам. В Первых и Пятых армиях для башкирских и татарских солдат образовывались специальные труппы. Отдельные театральные труппы также создавались для работы только в башкирских военных полках»8.

По словам Магадеева, в те годы он служил в татарской труппе под руководством Г. Казанского в Пятой армии. «В первые месяцы 1919 года труппа работает в Уфе и ставит свои спектакли для городского пролетариата и в частях Красных войск. Весной труппа побывала на фронте, где, находясь в трёх километрах от белогвардейцев близ станции Иглино, играли спектакли для красноармейцев, которые, несмотря на то, что пешком шли 80 километров, немного отдохнув, всё же собрались в клубе-школе для встречи с артистами. В те годы перед каждым спектаклем устраивался митинг. Агитатор и организатор товарищ Мукминев начал произносить пламенную речь. Большой школьный зал напоминал пчелиный рой — сцена, все дверные проходы были заполнены солдатами. Митинг оживлялся всё больше и больше. Против кого и ради какого светлого будущего сражаются солдаты, повторялось по многу раз. Злость и ненависть к врагу усиливались. На тревожных лицах солдат появлялись радость, надежда и вера. Аплодисменты и крики ура раздавались всё громче и громче. Рядом с фронта послышались звуки стрельбы. Даже одна «заблудившаяся» пуля залетела в окно сцены и со свистом вылетела через деревянную стену. Холодный воздух, ворвавшийся из разбитого окна, медленно начал проплывать в распаренное, словно баня, горячее здание…»9. Затем был показан спектакль «Путешествие в Казань», а после состоялся концерт, в котором участвовали и сами красноармейцы — кто плясал, кто играл на гармошке… И до утра в воздухе были слышны то звуки снарядов, то шумные крики и громкие песни солдат.

Затем труппа давала представление на станции Таутеменово, в 3–4 км от линии фронта. В здании школы, где проходила репетиция, произошёл страшный взрыв. Из-за пыли и гари ничего не было видно. Красноармейцы быстро выводили испуганных артистов и отправляли в вагонах на более безопасное расстояние. Случалось, по воспоминаниям Магадеева, что артисты, услышав во время спектакля о наступлении вражеских войск, тут же, не снимая грима, шли вместе с солдатами воевать. Так, например, было во время концерта Газиза Альмухаметова, когда со сцены, сооружённой из ватных тюков, актёры прямо во время представления начали стрелять. Грань между сценой и жизнью была стёрта: театр с подмостков вступал в настоящие военные действия. Сама действительность тогда казалась разнузданным фарсом, трагическим балаганом. Воспоминания Магадеева, пропитанные запахом пороха, крови, громогласными лозунгами и криками: «Вся власть советам!» — передают тот дух, в котором рождались не только национальный театр, но и национальное самосознание, ту атмосферу, пьянящую сладким вкусом мнимой свободы.

В 1922 году Макарим Магадеев приезжает в Москву и поступает в Центральный техникум театрального искусства — институт театральных искусств, который заканчивает в 1925 году. Одновременно с учёбой он работает в Московском татарском рабочем театре. Это время накопления новых знаний, знакомства с передовыми столичными театральными течениями того периода. В дальнейшем весь свой опыт молодой режиссёр привнесёт на башкирскую сцену, обогатит её репертуар, совершит ряд реформ, благодаря которым сформируется новый художественный облик национального театра. В то же время, в начале 20‑х, Магадеев возглавляет Татарский театральный техникум. А в 1926 году по приглашению Валиуллы Муртазина-Иманского он приезжает в Уфу и начинает преподавать актёрское искусство в Башкирском техникуме искусств. Это одна из самых ярких страниц не только в биографии Макарима Магадеева, но и в театральной жизни республики. Именно в это время закладывается фундамент преподавания башкирского исполнительского искусства, рождаются легендарные студенческие спектакли, затем вошедшие в репертуар государственного театра, выпускаются актёры, которые в ближайшем будущем станут выдающимися мастерами башкирского театра, прославят национальную сцену в большом советском пространстве. По воспоминаниям многих учеников, Макарим Магадеев был любимым учителем, чутким наставником, всегда благожелательным, справедливым Он обладал даром увидеть зерно таланта в ещё неокрепшем начинающем артисте, умел раскрыть, взрастить этот талант, привести к полному расцвету.

Он сам был превосходным актёром, играл и Гамлета, и Отелло, но в истории театра останется, прежде всего, как реформатор национальной сцены. С 1930 года он актёр, режиссёр, а с 1933‑го художественный руководитель Башкирского государственного академического театра драмы. Он принёс в башкирское искусство систему К. С. Станиславского, опыт знаменитых советских режиссёров. Уже в своих первых спектаклях Магадеев начинает работать по новой системе. Например, приступая к постановке «Ревизора» в 1929 году он впервые сажает актёров за стол и долго разбирает с ними пьесу, объясняя смысл и значение слов, тонкости взаимоотношений героев, интонационные характеристики образов. Объявляет, что теперь актёры будут работать без суфлёра, поэтому роли необходимо учить полностью. Через неделю «застольного» периода и работы над словом Магадеев определял игровые точки и начинал строить мизансцены. Монтировочные и генеральные репетиции проходили только в костюмах и в обязательном порядке с декорациями, музыкой, светом. В свободные часы Магадеев проводил специальные беседы с актёрами, в которых изучались записи Гоголя о постановке «Ревизора», читались и обсуждались специальные академические издания. Всё это способствовало пониманию и глубокому усвоению драматургического материала. Такая же кропотливая работа проводится им и при создании спектакля «Разбойники» Ф. Шиллера, который был сыгран во Дворце искусств (ныне — Башкирский государственный театр оперы и балета) 28 мая 1929 года.

В газете «Йәш коммуна» («Молодая коммуна»), в № 58 от 1929 года публикуется статья Макарима Магадеева с подробным разбором пьесы «Разбойники» и рассказом о том, как идёт подготовка к спектаклю. Здесь также поднимаются проблемы, касающиеся национального театра тех лет. Он пишет: «К большим недостаткам татарских и башкирских театров надо отнести спектакли плохого качества. В то время как выдающиеся режиссёры центральных русских театров, имея в идеале все возможные сценические средства и больших мастеров, в сезон выпускают по два-три новых спектакля, наши режиссёры татарских и башкирских театров хвастаются тем, что в зимний сезон осуществляют 30–35 новых пьес…><… В таких быстро сделанных спектаклях не прорабатывается игра актёров, не раскрывается внутренний смыл слов, нет бережного отношения к культуре речи — она звучит грубо и некрасиво. Актёр выходит на сцену, не зная, что означает та или иная игра, а зачастую не понимает, что говорит. Поэтому вся его надежда — на суфлера…><… Цель актёра услышать суфлёра и как можно громче произнести слова, а потом кое-как пройтись по сцене. Всё это уничтожает мастерство актёра, заштамповывает и превращает его в ремесленника, который лишь изредка проявляется в некоторых игровых приёмах. И рождает легкомысленное отношение к своей работе. Видя эти проблемы, мы, проходя все этапы над «Разбойниками», в первую очередь поставили перед собой цель — постараться понять значимость произведения и насладиться процессом. Были изучены все академические издания и сделан новый перевод…><… Произведение прочитали с большим вниманием. Провели много уроков по системе игры, подготовке роли и других моментов…><… После того как актёр начинает понимать, о чём он говорит, переходим к тому, «как» он говорит. С каким чувством, переживанием, отношением произносит он слова<…>»10. Спектакль готовился в течение двух месяцев. Магадеев очень надеялся на то, что выпускники техникума освоят высокую культуру работы над текстом и смогут поднять искусство башкирского театра на новый уровень.

Сезон 1929–1930 гг. вошёл в историю Башкирского государственного театра как переломный во многом благодаря спектаклям Макарима Магадеева. Вместе со своими студентами он ставит «Овечий источник» Лопе де Вега, где главную роль играет любимая его ученица и будущая супруга, впоследствии легендарная актриса Башкирского академического театр Зайтуна Бикбулатова. Этот спектакль с большим успехом прошёл на Олимпиаде театров и искусств народов СССР в Москве. Вот что писали о постановке в газете «Эшсе»: «Удача спектакля во многом сложилась благодаря работе режиссёра и динамичной актёрской игре. Нет ни одного лишнего движения. Всё в меру. Видно, что актёрский коллектив сплочён и состоит из единомышленников. Артисты играют свои роли с большим пониманием. В их игре чувствуется искренность и открытость. Есть попытка освобождения от навязанного нашим сценам ложного психологизма. Мимика мастеровита, особое внимание уделено дикции»11.

В 1930‑е гг. Макарим Магадеев провёл ряд реформ, которые сыграли важную роль в становлении и формировании национального театра: сократил количество премьер в сезон в три-четыре раза; напрочь, как было отмечено выше, отказался от суфлёра; систематизировал репетиционный процесс; начал скрупулёзную работу над массовыми сценами — его тяготило, что в групповых сценах зачастую участвовали отнюдь не профессионалы, а случайные люди, которые во время спектакля то задевали кулисы, то путали мизансцены и т. д. Магадеев говорил, что театр — это не музей, и боролся с устоявшимся стремлением театра к этнографии. Начитанный и образованный, знакомый с методами Станиславского и Мейерхольда, он тщательно работал над каждой ролью и привил понимание такой необходимости своим ученикам. При постановках пьес современных национальных драматургов — Афзала Тагирова, Сагита Мифтахова и других башкирских авторов — Магадеев требовал от актёров простой, реалистичной, естественной игры, он боролся со штампами национального исполнительского искусства, такими как ложный пафос, стремление к укрупнению. Он напишет книгу и останется в истории башкирского театра как первый теоретик, театровед. По его записям можно восстановить облик национальной сцены тех лет, проследить методику работы режиссёра с актёрами. Удивительно, но многие его идеи, выводы актуальны и современны по сей день.

Последний спектакль Макарима Магадеева «Борис Годунов» А. С. Пушкина, поставленный им в 1937 г. незадолго до ареста, — смелый, экспериментальный и в своём роде символический. По воспоминаниям легендарного башкирского хореографа Файзи Гаскарова, Магадеев «убрал задник, и на сцене почти открылось бездонное пространство»12. Исполнитель главной роли Арслан Мубаряков в красном одеянии, держа перед собой свечу, медленно надвигался на зрителя из тёмной глубины сцены и произносил слова знаменитого монолога «… и мальчики кровавые в глазах…». «При свете свечи красная одежда его начинает восприниматься как сплошной поток крови человеческой, наводя на зрителей ужас и неподдельное сострадание»13 — писал Файзи Гаскаров.

Магадеев словно предчувствовал близкую кончину. Не только свою. Как художник он ощущал время, но скорее всего даже не подозревал, что очень скоро сам попадёт в мясорубку сталинских репрессий. 5 сентября 1937 года его арестовывают первым среди башкирской творческой интеллигенции. Через десять месяцев задерживают супругу Зайтуну Бикбулатову с пятилетним сыном Лиром. В своих воспоминаниях Зайтуна Исламовна писала, что на допросе на неё кричали, но, к счастью, не применяли физическую силу, на провокационные вопросы она повторяла одно: «Я не могу ничего сказать, кроме того, что мой муж Макарим Магадеев хороший режиссёр и хороший учитель». В тюрьме она проведёт шесть месяцев. Не зная, что мужа давно расстреляли, на каменных стенах будет царапать: «Макарим агай, я здесь!». Имя его будет предано забвению до разоблачения культа личности.

В 1957 году режиссёр, педагог, актёр, теоретик, реформатор башкирского театра Макарим Магадеев был посмертно реабилитирован.

***

Воспоминания Сагита Агиша: «Я очень хорошо знал Макарима Магадеева. Он никогда не мог спокойно говорить о театре, актёре, драматургии, зрителе — он был человеком, готовым гореть ради творчества. Поэтому, когда встречал кого-то талантливого, способного на большие достижения, он цеплялся за него и вкладывал очень много сил, чтобы вывести его в большой мир театра. Никогда не давал покоя драматургам. Если вдруг узнавал, что кто-то хочет написать пьесу, то не отставал от него (конечно же, если верил в его творческие возможности) до тех пор, пока тот не напишет пьесу. Помогал, чем мог. А мог он многое. Когда драматурги после первых сценических успехов отходили от театра, он вкладывал все свои силы, чтобы вернуть их обратно в театр. Если бы были живы Дауыт Юлтый, Сагит Мифтахов, они подтвердили бы это жизненными эпизодами. С успехом работающие сегодня живые драматурги, такие, например, как Наки Исанбет, об этом рассказывают много весёлых и тёплых историй.

Макарим Магадеев отдавался театру всей своей душой, театр для него был основной жизнью. Потому что он был одним из первых, кто создавал этот театр в кровавых битвах гражданской войны»14.