По какой реке твой корабль плывёт?..

За этой новостью, казалось, мгновенно разлетевшейся по всем уголкам не только нашего города, республики, но и всей России и даже дальше, стояло только одно — боль. Настолько острая, что было совершенно невозможно поверить в случившееся непоправимое горе. Может быть, впервые в стенах театра так страшно отзывалось слово «невосполнима»…
Он возглавлял театр тридцать семь лет. Каждый год, каждое десятилетие не были спокойными. Перестроечные восьмидесятые, безденежные девяностые, переломные нулевые… Новый век тоже не давал «слабины». Но Михаил Исакович упорно продолжал создавать свой театр-дом! И эта подвижническая идея придавала ему сил.
Творческий путь Михаила Рабиновича начался в стенах Уфимского авиационного института, где был организован студенческий театр. Уже тогда стало понятно, что в Уфе появился настоящий творческий лидер, готовый говорить со зрителем откровенно, без заискиваний, порой резко, но предельно честно. Театр этот был популярен невероятно. Именно там были поставлены спектакли, после которых имя Рабиновича было надолго вычеркнуто из списков возможных претендентов на руководящие должности в театрах республики, — уж слишком бескомпромиссными были его постановки. Одним из самых известных среди них стал спектакль «Ничья длится мгновение», в основе которого лежали одноименный роман Ицхокаса Мераса и новелла Яна Отченашека «Ромео, Джульетта и тьма».
После защиты диплома Михаил Рабинович остался в институте на кафедре начертательной геометрии. Ему уже было за тридцать. Необходимо было сделать выбор — покончить с театром и пойти в науку, писать диссертацию или…
Забегая вперед, скажем, что в душе он остался «авиационником» навсегда, любя строгость и стройность точных наук, чтя студенческое братство. Для каждого нового спектакля он выводил свою формулу, которая в результате становилась, как говорил он сам, формулой любви…
В 1971 году Михаил Рабинович поступил в Высшее театральное училище имени Бориса Щукина на курс народного артиста России Александра Поламишева. В единый тугой узел глубочайшего взаимопонимания учителя и ученика сплелись и особое отношение к игровой природе театра, и обостренное восприятие социальной реальности, и болью отзывающаяся в сердце тема войны.
Получив режиссерский диплом, Михаил Рабинович принял приглашение из Русского драматического театра имени М. Горького Махачкалы. Там он поставил и любимого Шукшина («Энергичные люди», «До третьих петухов»), и Бориса Васильева («В списках не значился»). Обращался и к современной драматургии.
В Уфу Михаил Рабинович вернулся в 1983 году. С первых же спектаклей нового главного режиссера было понятно, что в Русском драматическом театре начинается новый творческий этап.
Первым спектаклем, выпущенным Михаилом Исаковичем, стала лирическая история «Пять романсов в старом доме» Владимира Арро. Постановка эта поразила какой-то запредельной искренностью, проникновенным лиризмом, удивительными звенящими актерскими интонациями. И до сей поры вспоминают тогдашние театральные служители, что «лишний билетик» на спектакль зрители начинали спрашивать за несколько остановок от театра!
Пронзительным был чеховский «Вишневый сад» с его уходящей в небытие натурой. Трагическое будущее, которое с неизбежностью надвигалось на хозяев некогда прекрасного имения, было явлено в сцене с Прохожим. Один в один напоминал этот нищий Леонида Андреевича Гаева — то же пальто, но в крайней степени потертое, шатающаяся походка, в которой проглядывали былая стать и достоинство… Раневская в ужасе отстранялась от него, отдавая все деньги, что были при себе, словно пытаясь откупиться от этого предвидения будущей судьбы.
Иллюзий был лишен и поставленный чуть позже спектакль «Дядя Ваня». Иван Петрович Войницкий был обречен изначально. Он был смешон и даже жалок, когда признавался в любви Елене Андреевне, но протрясал глубиной трагического прозрения: неба в алмазах не будет!.. И театр не боялся говорить об этом прямо, не оставляя никаких надежд.
Конец 80‑х годов стал временем заново открывающих имен — были разрешены к постановке «Матросская тишина» Александра Галича, «Самоубийца» Николая Эрдмана…
«Самоубийца» был спектаклем блистательным — театральным, остроумным, с восторгом принятым во время гастролей ленинградским зрителем. Но случилось так, что он шел совсем недолго — распалась связь времен, и советская эпоха была сметена вихрем перемен.
Пожалуй, больше всего в тот момент Михаил Исакович боялся допустить на сцену пошлость и грубость, а свободу свою видел не в том, чтобы имел возможность говорить все, но, напротив, — в том, что мог многое из сиюминутного, непотребного не говорить.
В 1992 году в театре было принято решение о наборе в Уфимском государственном институте искусств первого собственного актерского курса. Наверное, этот этап был важен и для внутренних поисков самого Михаила Рабиновича, через педагогику решавшегося на смелые эксперименты — будь то новые пьесы или прочтение заново знакомых текстов.
Одним из первых спектаклей, в которых Мастер доверил главные роли своим ученикам, стала комедия Алексея Толстого «Касатка». Лирическое настроение этого спектакля очаровывало. Трогательными были любовные сцены Марьи Семеновны и Ильи Ильича Быкова. Раиса Глебовна как-то очень по-детски самоотверженно влюблялась в князя Бельского. А оттеняла эту, по сути, мелодраматическую историю, фантастическая ирония актеров старшего поколения.
«Хочется уйти от бытовизма в театр поэтический», — говорил в одном из интервью середины 90‑х Михаил Рабинович. И продолжил поиски ярких сценических форм — «Ваша сестра и пленница…» Людмилы Разумовской, «Снегурочка» Александра Островского, «Черный иноходец» Газима Шафикова.
Наряду с визуальными, зрелищными постановками Рабинович выпускал спектакли, где важны были и наполненность пауз, и слово, тихо сказанное, и актерский ансамбль. За смехом, шутками и комизмом ситуаций в «Семейном портрете с посторонним» Степана Лобозерова, в комедии «Пока она умирала…» Надежды Птушкиной, в «Очень простой истории» Марии Ладо звучали и иные, очень тонкие, пронзительные интонации — всеобщей тоски о счастье, о доброте, о человечности.
В 1998 году Михаил Рабинович стал художественным руководителем, приняв на себя ответственность не только за творческую часть театрального бытия, но и его весьма непростую финансово‑экономическую составляющую.
В наступившем двадцать первом веке мягкие, нежные очертания «Вишневого сада» переродились в прагматические реалии горьковских «Дачников». Михаил Рабинович чутким ухом уловил в пьесе, написанной столетие назад, ритмы и темы дня сегодняшнего и позволил себе взглянуть на персонажей с изрядной долей иронии, местами переходящей в жгучий сарказм. Современные дачники по-прежнему способны проповедовать высокие идеи, мечтать об изменениях пошлой, неправедной жизни, но, упаси Господи, эти изменения не должны коснуться их собственной жизни!..
А как актуальны сегодня «Бешеные деньги» Островского! Как будто сошедшей со страниц глянцевых журналов предстает перед нами Лидинька, томные интонации и жеманные манеры которой идут вразрез с ее жаждой материального благополучия! Как неумна она, как мелочна!.. Как, кажется, безжалостно режиссер обнажает ее суть! Но Рабинович не был бы собой, если бы остановился на этой, в общем-то, лежащей на поверхности интерпретации. В финале он в мгновение ока переворачивает ситуацию — изящно, виртуозно и… совершенно логично! Васильков — человек дела, деловой человек — является к Лидиньке с абсолютно конкретным предложением. На нем дорогой костюм и красный шарф, завязанный на шее модным узлом — приметой времени. Наивные Глумовы, Кучумовы и Телятевы, которые так мечтали о бешеных деньгах, даже вообразить себе не могли, какое денежное бешенство может твориться в эпоху красных новорусских шарфов!..
В творческой биографии Михаила Рабиновича, как в стихах, рифмуются строки и темы. Есть зримая смысловая связь между «Пятью романсами в старом доме» и «Последним героем». Существует она с дистанцией почти в четверть века и между рощинским «Эшелоном», «Отпуском по ранению» Вячеслава Кондратьева и «Луной и листопадом», поставленным по повести Мустая Карима «Помилование».
В «Луне и листопаде» найденный ход соединения двух пластов — театрального и кинематографического — позволил показать лирическую драму в таких деталях и подробностях, что в зале не остается равнодушных, а к финалу зрители и вовсе не стесняются бегущих по щекам слез…
Дождалась своего часа и пьеса Алексея Казанцева «Старый дом». Именно с этим названием пришел Михаил Исакович на переговоры к директору театра Вячеславу Стрижевскому в декабре 1983‑го, но тогда, как мы теперь уже знаем, выбор остановили на пьесе Владимира Арро…
Старый дом, выстроенный на сцене сценографом Вячеславом Видановым — одним их постоянных соавторов Михаила Рабиновича, — разрушается не от времени. Он, как и судьбы героев, рушится от поселившейся в нем нелюбви, от невозможности услышать главное…
Невозможно в одном тексте рассказать обо всех любимых зрителями и актерами спектаклях. Каждое режиссерское высказывание Михаила Рабиновича было выношено, взвешено, подготовлено месяцами долгих раздумий…
«Свой путь» по пьесе молодого драматурга Ярославы Пулинович стал последним спектаклем Михаила Исаковича. И сейчас главное для всех нас — не сбиться с Пути, который шаг за шагом, год за годом через все сложности, через огонь, воду и медные трубы пробивал для нас он — наш рулевой, наш Мастер, наш Михаил Исакович…
…Он не ушел. Он, как сказали его друзья, просто набрал недостижимую высоту, с которой будет всё так же, по-отечески заботливо и требовательно следить, помогать, поддерживать, окрылять…