Прощение даруется любовью

Автор — Елена Попова

Несколько лет назад в одном из разговоров с заслуженной артисткой Республики Башкортостан Валентиной Гриньковой речь зашла о любви – о том, что во многих спектаклях у актрисы есть пронзительные мудрые монологи. И мы стали перечислять героинь: Федора в «Луне и листопаде», Лидия Фёдоровна в «Любови людей», Клара Петровна в «Фабричной девчонке»… «Всё держится на любви», – сказала тогда Валентина Александровна.

Её творческая деятельность в Государственном академическом русском драматическом театре Республики Башкортостан началась в 1989 году.
В Уфу с Валерием Гринковым они приехали, уже имея серьёзный опыт: оба окончили в Свердловске одно из лучших театральных училищ страны, с огромным энтузиазмом работали в театрах Шадринска, Армавира, Талды-Кургана, Семипалатинска.
Валентина Александровна вспоминала, что, заполняя документы, в отделе кадров её спросили: на какую фамилию вас оформлять? Не секрет, что в актерских семьях кто-то берет псевдоним или оставляет девичью фамилию. «Пишите, как есть. Гриньковы мы!»
С Валерием Даниловичем, чей уход стал невосполнимой утратой, они действительно всегда были единым целым. На сцене совместных работ было у них не так много: «Продавец дождя» Ричарда Нэша, «Кукольный дом» Генриха Ибсена, «№ 13» Рэя Куни… Но эти дуэты — Билл Старбак и Лиззи, Крогстад и Фру Линне, Ричард и Памела Уилли — вязь их взаимоотношений была особенной.
Возвращаясь к тому разговору и глядя на новые роли, которые появились в репертуарном листе актрисы — Платонида Ивановна в «Кларе Милич», Нана в «37 открытках», Мать в «Камне глупости», понимаю, что любовь всепрощающая, всепонимающая, любовь вопреки одиночеству, беде — и есть, наверное, главная актёрская тема Валентины Гриньковой.
От хутора к хутору всю войну ходит Федора — «повздоривших помирит, болящего вылечит, унылого утешит, с горюющим горе разделит…». Сухая, с худым измождённым лицом, она склоняется не под тяжестью почтальонской сумки, а от страшных вестей, которые она с похоронками приносит в дома. Нет и нет писем Старику Бурёнкину… И каждая встреча с ним для Федоры тяжела: молит и просит она для его невестки посмертного прощения: и за то, что, спасая детей, с немцем сошлась, и за то, что в наказание за грех сама себя жизни лишила. Строга Федора с Бурёнкиным, сурова — но ведь сердце болит! Махнет на него рукой, пойдут каждый своей дорогой, каждый со своей правдой — до следующей встречи…
Именно Федора найдёт окоченевшую, обессилевшую Марию Терезу, когда Любомир уйдёт с батальоном. Бросит вязанку дров, кинется к девчушке, крепко-накрепко стиснет её в объятиях. Удержит, даже когда та попытается вырваться: чтобы любовью жить, любовь выносить, великое терпение нужно! И актриса говорит это твердо, бескомпромиссно — только так и можно врачевать души. А кто саму её утешит? Эта забота о ближних и лечит — ведь где тот суженый, что, по словам Федоры, вернулся целым и невредимым ещё с японской?.. Был ли он или выдумала его Федора, дабы даровать сил Марии Терезе?.. И в этой недосказанности — житейская и поэтическая мудрость Мустая Карима, написавшего повесть «Помилование», и режиссера Михаила Рабиновича, поставившего по ней лирический спектакль «Луна и листопад»…
В пьесе драматурга Александра Володина «Фабричная девчонка» Клара Павловна появляется буквально в двух коротких эпизодах, произнося несколько незначительных реплик. Режиссёр Григорий Лифанов делает героиню Валентины Гриньковой камертоном всего спектакля.
Она появляется на сцене ещё до третьего звонка. Все её пространство — небольшой уголок в коридоре общежития: стол, освещённый тусклой настольной лампой, чёрный громоздкий телефон на нём, стенд с ключами. И портрет Бориса Пастернака — уже гонимого, но оттого ещё более дорого сердцу. Сутулые плечи прикрывает длинная синяя шаль, походка тяжёлая, жесты скупые. Курит крепкие папиросы и читает такие важные, такие нужные ей поэтические строки. За этим обликом можно представить себе прошлое Клары Павловны: хорошее образование, интересная работа, быть может, даже научная деятельность, прерванные долгой лагерной ссылкой. Всего этого нет в тексте роли, всё — в подтексте. Место вахтерши в фабричном общежитии досталось ей сейчас, скорее всего по большому блату — куда устроишься с такой биографией?.. Но при всей жестокосердности света героиня Валентины Гриньковой сумела сохранить и стойкость, и чувство собственного достоинства: именно она бросит в лицо молодому карьеристу Бибичеву недвусмысленное обвинение, когда уже не будет сил терпеть — понимая при этом, что придется уходить в холодную неизвестность.
И этот поступок не был для неё спонтанным. Как мучительно было ей присутствовать на беседе комсомольцев в красном уголке! Вместо искренних слов — заготовленные шаблонные фразы о самом главном — о любви, семье… Мизансцену режиссёр выстраивает так, что зритель видит лишь председательствующих, участники же дискуссии сливаются в единую массу. А на первом плане, обращённой лицом в зал, сидит Клара Павловна, и пафосные плохие стихи о том, что «Любовь — не встречи на скамейке», кажется, звучат для неё как скрежет металла по стеклу. Но когда дело доходит до разбора поведения свободолюбивой Женьки Шульженко, она решается прервать эту «беседу». Решительными шагами подходит к столу, забирает графин с водой и резко бросает: «Лекция хорошая!», и через едва уловимую паузу, наполненную болью и скрытым сарказмом, добавляет: «Побольше бы таких!..» Что-то близкое, родное и настоящее разглядела Клара Павловна в этой бунтарке Шульженко — быть может, и сама была такой когда-то!
Пронзительна сцена их прощания. Женька выбегает в слезах, перечёркивая всё, что было у неё здесь. Что может сделать Клара Павловна? Лишь отдать самое ценное: заветный портрет и томик стихов поэта: ты только читай! Спасайся им! И она верит, что эта девочка, совсем недавно не понимавшая в поэзии ни слова, пережив собственную боль, прочтёт эти стихи и полюбит навсегда. Напоследок Клара Павловна крепко прижмёт к себе Женьку, и обе эти одинокие души, быть может, впервые в жизни, ощутят собственное «сиротство как блаженство».
А каким одиночеством, отчаянным и безысходным, веет от Авдотьи Назаровны в чеховском «Иванове»!.. Здесь, как всегда бывает у Антона Павловича, все тотально разобщены и глухи друг к другу: живут, как в Австралии… И вновь режиссёр Григорий Лифанов делает акцент на героине Валентины Гриньковой. Авдотья Назаровна появляется у Лебедевых гостьей, знающей порядки дома: играет в глубине комнаты в карты, сплетничает об Иванове, желая угодить хозяйке. Но раз за разом слуга, словно не замечая, обносит её угощением, даже чая с надоевшим всем «кружовенным» вареньем не предлагает.
«Вездесущая» — иронизируют над ней подвыпившие Боркин, Лебедев и Шабельский, вальяжно устроившись в кабинете Иванова. А она и смеется в ответ, и острит, но… отвернувшись, достает из ридикюля собственную рюмочку — по-другому никто не предложит… И в этой детали — вся судьба Авдотьи Назаровны, квинтэссенция её одиночества: она со всеми и ни с кем, везде и нигде одновременно. Вглядываемся в её лицо: чрезмерная бледность и проступающие темные пятна… И эта героиня словно обретает какие-то инфернальные черты: кажется, что она существует на границе двух миров. Ведь здесь действительно всё, что было живо, — дом Иванова, его любовь к Анне — умерло. Да и то, что якобы цветет пышным цветом — жизнь в доме Лебедевых, ящички с рассадой Зинаиды Саввишны, всё ненастоящее!.. А главной антитезой в спектакле становится не жизнь и смерть, а любовь и нелюбовь…
В драме «Любовь людей» по пьесе Дмитрия Богославского, поставил которую режиссер Игорь Черкашин, кажется, нет просвета — только холод и множащееся горе. Современный мир суров и дисгармоничен. Но и в нём есть неизменные величины — материнская любовь. В Лидии Фёдоровне, каковой ее играет Валентина Гринькова, есть и удивительная нежность к сыну, и проницательность. Видя его неспокойствие и метания, она приносит ему ужин — оладки! И в этом тёплом слове сколько заботы!.. Садится напротив, подпирает щёку сухим трудовым кулаком, любуется… Боится спугнуть вдруг воцарившееся спокойствие и, уловив мгновение, произносит самые нужные сейчас слова: «Любовь человеку только одна дается! Иди к ней!»
А потом придёт на помощь и невестке — почуяв, что от мучительной душевной боли та не в силах даже дышать, склонится над ней и долго будет гладить по спине, по голове, и как заклинание повторять: «вдохни, вдохни поглубже!» — как над ребенком, которому так больно, так страшно, но так необходимо сделать первый вдох!
В системе координат мудрой и внутренне целостной Лидии Фёдоровны жизнь, сделав круг, обязательно должна вернуться к гармонии: пройдет зима, весной зацветут сады… И пока есть эта вера, эта безусловная любовь, значит, и надежда есть!..
В каждом спектакле, в каждом монологе о любви, отчетливо слышится голос самой Валентины Александровны Гриньковой, и эти идущие от сердца всепрощающие слова не могут быть не услышаны — и мирозданием, и нами!..
«Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; всё покрывает, всему верит, всего надеется, всё переносит»…