«Замандаш» – Современник

Автор — Элла Молочковецкая

Доктор философских наук, кандидат искусствоведения, профессор УГИИ им. З. Исмагилова, заслуженный деятель искусств РБ Галина Яковлевна Вербицкая продолжает рассказ о работе Театрально-образовательной платформы «Замандаш» («Современник»).
— Отдельной темой можно рассматривать проблемы инсценировки. Из 13‑ти пьес были представлены три инсценировки. Это «Разговор со смертью» Бориса Махмутова по произведениям Евгения Чеширко, «Вовка» Иванны Калмыковой по повести Владислава Крапивина «Прохождение Венеры по диску солнца» и инсценировка Светланы Аюповой «Холодное сердце» по сказке Вильгельма Гауфа.
Как наделить эпический текст драматургическими свойствами, чтобы он приобрёл сценический эквивалент? Это очень сложно, кто-то его находит, кто-то — нет.
Вот Светлане Рифовне Аюповой посчастливилось или, наоборот, тексту Вильгельма Гауфа посчастливилось быть переведённым… я настаиваю на этом термине — это не перенос, не перемещение, а именно перевод с языка художественной прозы на язык театра. То есть из одной сферы художественности, существующей по своим закономерностям, совсем в другую, где есть синтез искусств, пространство, время, работают цветосветовая и звукомузыкальная партитуры. И всё это взаимодействует, образуя что-то эфемерное, что никто никак не может объяснить, но называется прекрасным словом «атмосфера». На самом деле инсценировка — абсолютно новое произведение.
Когда я наблюдала спектакли, созданные по инсценировкам, видела, что сразу возникают определенные штампы. Как правило, вводится фигура Повествователя, который рассказывает и от автора, и от некоторых персонажей. Еще одно — эпизодный принцип структуры. Он прослеживается не только в инсценировках, но и в пьесах. Нужно понять, что не только у каждого акта должна быть своя драматургия, но и у каждой сцены. Герои наделяются порой огромными монологами, особенно в инсценировках. То есть зачастую мы имеем дело скорее не с пьесами, а со сценариями, где возможно описание, нагромождение текста.
Рассмотрим в этом смысле два текста, которые были представлены. Рассказы Евгения Чеширко, по которым режиссёр, выпускник Института искусств Борис Махмутов написал «Разговор со смертью». интересные, но фантастически сложные для инсценировки, потому что у него каждый рассказ — это маленькая притча. А притча — жанр, который максимально сопротивляется сцене. Поэтому перевод этих рассказов, а их автор берёт много, существует на уровне текста. И чтобы он стал возможным для театральной реализации, предстоит огромная работа.
То же самое могу сказать об инсценировке Иванны Калмыковой. Она взяла за основу повесть замечательного автора Владислава Крапивина. Текст Иванны держится на обаянии первоисточника. Сделать из него пьесу для театра только предстоит. Немалые ремарки, большие куски из самой повести, огромные монологи. Хотя там есть всё, чтобы это превратилось в пьесу. И у Иванны есть все способности, чтобы пьесу сделать.
Третья литературная вещь, которая была представлена Светланой Аюповой, — «Холодное сердце» Вильгельма Гауфа. Так получилось, что сначала мы посмотрели спектакль, а затем обсуждали и инсценировку, и постановку, что было очень правильно и хорошо.
Текст Светланы Рифовны меня абсолютно поразил. Здесь точно определён жанр — символистская драма. Она небольшая, метража пьес Мориса Меттерлинка. Символистская драма как я уже говорила, возрождает первоначальный смысл драмы как некоего священнодействия, литургии и мистерии. Но дело в том, что и в тексте, а затем и спектакле Светланы Рифовны, мы видим амбивалентность — контрапунктическое взаимодействие мистериальности и трикстериады. Практически все герои — трикстеры. Мир немецкого романтизма, как он мне представляется: многосложный, подмигивающий, обманный, чреватый разными сюрпризами, чаще всего неприятными. Только инициация, испытание героя связаны с определением собственного имени.
Светлана Рифовна нашла точный эквивалент произведению. Он связан с другой природой катарсического переживания, со-причастия к священнодейству, к которому мы, зрители, были допущены авторами спектакля. Мы становимся свидетелями чуда обретения себя. Я с пиететом и трепетом говорю об этом произведении. Безусловно, это больше, чем искусство. Когда мы идём в театр и становимся сопричастными к действу, возникает полётное ощущение, которое помогает жить. Я думаю, что мне ещё предстоит размышлять над этим спектаклем и осознавать его место вообще в искусстве театра, своей собственной духовной жизни и духовной жизни как таковой.
Вернусь к общим впечатлениям от текстов наших драматургов. Мы уже отметили, и я хочу ещё раз сказать о тяготении к сценарному изложению всех событий. Это следствие победы визуальной цивилизации над вербальной. Все насмотрены разными сериалами, которые стали частью жизни. Но это другое искусство, с другим форматом и закономерностями бытия.
Здесь нам дают целые тексты, как, например, талантливой молодой девушки Ренаты Насибуллиной, студентки Литературного института им. А. М. Горького. Она представила свой текст «Мальчик». Там 12 сцен, что является очень большим произведением. Непонятно, что это за формат и метраж. И опять герой с проблемой инициации, опять тема домашнего насилия. Мальчик, который убегает из дому, но тут появляется неожиданно, подобно «богу из машины», бабушка, с которой мама мальчика долго не общалась. Она выручает семейство, происходит примирение, и всё завершается на редкость хорошо. Но было бы гораздо интереснее посмотреть, как из мальчика получается зрелый ответственный человек. Пока над этим тоже предстоит работать.
Любопытная по теме и подходу к ней пьеса Айлибану Кагармановой «Математика судьбы». Когда я её прочитала, подумала, что автор, скорее всего, преподаватель в школе или лицее. Оказалось, нет, но она досконально изучила молодёжный сленг и всю их среду. Но даже когда досконально изучается своеобразие какого бы то ни было быта, это не гарантирует художественное качество. Важно помнить, что есть некая жанровая зарисовка с характерным языком, а есть художественное произведение со своей сложной образной системой. А здесь мы радуемся некоей узнаваемости, которая встречается нам и в жизни, и в соцсетях. И в то же время эта узнаваемость контрапунктически и неразрешимо сталкивается с апробированными, довольно грубоватыми мелодраматическими ходами. То есть, если человек взрослеет, но непременно через фатальные заболевания в семье, ужасные утраты и т. д. Однако эта пьеса была выбрана Салаватским государственным башкирским драматическим театром, режиссёром Лианой Нигматуллиной для эскиза и завершающего показа. В сценической интерпретации я более снисходительно отнеслась к материалу, потому что в руках актёров он ожил. И это при том, что драматургический материал далёк от совершенства, и над ним работать и работать.
Теперь о режиссёрских эскизах. Изо всех пьес, которые мы обсуждали, за исключением пьесы Светланы Аюповой, самой целостной, серьёзной и мастерски сделанной, пьесой, материал, представленный Ангизой Ишбулдиной «Вот где ты, Северный Юг…». Ангиза — профессиональный драматург, прекрасно помню её опыты ещё 2014 года. И новая пьеса стала для меня удивительным, тонким парафразом чеховских «Трёх сестёр». Здесь тоже есть сёстры, есть их тётушка. Они потеряли маму, и каждая ищет возможности и силы жить дальше. Что делать, как обрести себя, как найти своё место в жизни? У этой пьесы есть неповторимая авторская интонация, которая вообще свойственна Ангизе Ишбулдиной. Я называю её феллиниевской. Это синтез эксцентрики: яркой, эпатажной, вплоть до клоунады — с невероятным, пронзительным душераздирающим лиризмом. Здесь можно говорить об идентификации нас, читателей и зрителей, и этих интересных, в чём-то заблудившихся в жизни персонажей, мечтающих, чтобы их услышали. Когда мы увидели эскиз режиссёра Ильшата Мухутдинова, который можно назвать уже состоявшимся спектаклем, убедились, что персонаж, который вызвал у нас максимальное количество споров, выглядит вполне убедительно симпатичным. С помощью прекрасных молодых актёров создаётся особая атмосфера всеобщего сиротства и пронзительной неприкаянности. Особенно хотелось бы отметить актрису Гульшат Гайсину, героиня которой своей проникновенной песней «закольцовывает» показ-эскиз. В песне — голос ушедшей Мамы, Ангела, а в обычной жизни поющая душа превращается в обычную тётушку, которая искренне хочет всем помочь, «причиняя добро», занять место старшей сестры, но, как у Чехова, «не дано»… Удивительное впечатление от показа: трогательно, но — не сентиментально, слёзы в глазах — не «мелодраматические», а от осознания глубокой сущностной связи со всеми героями …
Подводя итог, хотела бы вернуться к началу нашего разговора. Весь семинар, все насыщенное мероприятие это прежде всего учеба. Причём учились не только «курсанты»-драматурги, но и мы — педагоги-эксперты. Учились понимать тексты — далеко не всегда совершенные, учились видеть в них потенциальную возможность театральной реализации. Но, главное, все мы учились находиться в диалоге, нет — в Диалоге. А это и есть основа не только театра, но и жизни…