Очутиться в сумрачном лесу

Автор — Элла Молочковецкая

Зритель может не заблуждаться: «Лес» в этой постановке — не комедия, как указанно в программке, а самая что ни на есть драма. Пусть и с горько-комическими моментами. Или комедия, но в том же смысле, что и «Вишнёвый сад», написанный Чеховым спустя чуть больше тридцати лет после того, как Александр Николаевич окончил своё самое масштабное и самое острое произведение, которое он считал лучшим. И не только это показывает сходство двух великих пьес. Режиссёр намеренно сдвигает время действия на несколько лет, приближая его к концу XIX века. Как он сам признаётся, увидеть по костюмам актёров это сможет только искушённый зритель (художник по костюмам — Яна Глушанок). Тогда всё сходится: барыня продаёт по частям лес угрюмому отнюдь не Лопахину, а хваткому мошеннику из купеческой братии Ивану Петрову Восмибратову (Олег Сальцын). И её облик недалёк от непрактичной Раневской. И так же она нежна сердцем. А что до некоторых подлостей, что себе позволяет — ну что ж, «она тоже женщина».
Тогда предопределён и финальный исход вознамерившегося было передохнуть от странствий Геннадия Несчастливцева (Александр Степанов), вкупе с собратом по актёрской профессии Аркадием Счастливцевым (народный артист РБ Николай Рихтер), из владений своей тётушки. Как известно, актёров (особенно провинциальных театров — шутка в духе постановки) не хоронили на кладбищах. Стало быть, нечего делать живым людям на погосте.
Ведь в этом месте всё депрессивно. Каждый участник истории, кто — кокетничая, кто — всерьёз — периодически заводит речь либо об убийстве, либо о самоубийстве, или том и ином сразу. Что не мешает большинству из них активно и иногда слишком бурно радоваться «последним лучам заходящего солнца». В этой атмосфере, пронизанной Малером, каким-то постоянным звуковым фоновым гулом, и редко пронзающим эдакую темень алябьевским «Соловьём» (за роялем — Ксения Кирсанова), всё кажется слегка выморочным, нереальным. Неслучайно наглухо запертый в своём амплуа трагика Несчастливцев способен, скорее, увидеть чью-то бесплодную тень, чем живую девушку. Да и гораздо более земной, одолеваемый нереализованными амбициями и безденежьем Счастливцев готов моментально отказаться от милостей ключницы Улиты (Анна Бурмистрова). Противостояние богатых амбициозных плохишей в лице Гурмыжской, Евгения Милонова (Александр Леушкин) и Уара Кирилыча Бодаева (заслуженный артист РБ Вячеслав Виноградов) и борющихся за правду Аксиньи (Дарья Филиппова) и Петра (Иван Овчинников) с возглавившим бунт Несчастливцевым, тоже кажется несерьёзным.
Сделавший стремительную карьеру Алексей Буланов в исполнении Антона Болдырева выглядит ровно так, как был описан Островским — «молодой человек, недоучившийся в гимназии». Он, кажется, навсегда пришиблен своей неполноценностью, и даже, внезапно обретя положение в обществе, никак не может соответствовать своей слишком взрослой невесте Гурмыжской. Всегда на своём месте невозмутимый лакей Карп (заслуженный артист РБ Григорий Николавев). Облачённый во всё чёрное, он кажется слегка циничным, словно шекспировский могильщик, особенно когда периодически идёт откуда-то (или куда-то) с лопатой. Однако за этой непробиваемостью кроется стремление к справедливости, — тому, чего так отчаянно не хватает в «нехорошем» имении.
Известный режиссёр Николай Дручек впервые не только работает в Уфе, но и ставит А. Н. Островского. Выпускник актёрского факультета СПбГАТИ, а затем режиссерского факультета ГИТИСа (мастерская П. Н. Фоменко), несколько лет после окончания института он работал в Театре «Мастерская Петра Фоменко» в качестве ассистента на постановках своего учителя; впоследствии и сам ставил там спектакли. Преподавал актёрское мастерство во ВГИКе. Много лет работал с детьми, возглавляя детский центр эстетического воспитания «Золотой петушок» и театральную студию при нём. Был главным режиссером Московского областного театра юного зрителя. Сотрудничал с театрами Москвы, Санкт-Петербурга, Владимира, Нижнего Новгорода, Омска, Шанхая, Тель-Авива и других.
В интервью, взятом накануне второго премьерного дня, Николай Иванович рассказывал о том, почему принялся за этот «архисложный материал».
— Почему я решил взяться за Островского? Первая причина очень проста: запрос театра на постановку к грядущему 200‑летию классика. Дальше уже был выбор пьесы: как она раскладывается на труппу; что интересно нам и театру. Мы перечитали несколько пьес, обсуждали, какую из них можно было бы взять. И когда в качестве исполнительницы главной роли была предложена Ирина Георгиевна Агашкова, я понял, что это верный выбор. Она играет не так, как это было принято в академических театрах, — корпулентных вздорных барынь. Гурмыжская у нас очень женственная, и понятна её тяга к чувственности. Этим можно оправдать те подлости, которые она совершает внутри сюжета.
Законы написания драмы во второй половине XX века принципиально отличаются от века XIX. Единственным драматургом, писавшим ещё в том, чеховском плане, можно назвать Вампилова. Поэтому ключи к постановке нужно было искать не в той или иной театральной системе, а в авторе. Сложность Островского — в полифонии и глубине. Его нельзя упрощать, пытаясь реализовать свои первые впечатления. Тогда всё начинает «сыпаться»: не понимаешь, например, зачем столько текста. Мы же, изучив стилистику автора, работали над пьесой очень осторожно. Понимая стилистику, можно поджимать текст под скорости современного восприятия зрителя. Хотя всё-таки у нас получился долгий спектакль. И потом, у Островского есть особенности в тексте, которые были в ходу в его время. Зная это, можно оставлять присущие его языку знаки, но уменьшать их количество. Так что к Островскому мы относимся серьёзно, с благодарностью и большим интересом. Это уникальный автор — до сих пор. И, конечно, гениальный.
Вообще я не очень люблю «ломать» драматургию. Всё-таки постановщик — профессия вторичная по отношению к авторам; мы — интерпретаторы. Поэтому я не сторонник менять эпизоды местами, вставлять цитаты из других авторов. В этом смысле у нас классическая постановка. Здесь не будет экспериментов с изменением подачи сюжета. Так же, как и современных костюмов.
Почему у нас звучат фрагменты из первой и пятой симфоний Малера? Особенно из первой под названием «Марш зверей»? Они создают ощущение медитативности и некоей ритуальности. Ритуальность — и в движениях жителей этой усадьбы, и в произносимых ими текстах, и в расположении мизансцен.… Наша совместная с артистами работа позволила воплотить задуманное.
Да, у нас на сцене — руины усадьбы. У всякого строения подобного рода остаются остатки кладбищ неподалёку, так что логически всё оправдано. По сюжету, два странствующих актёра пытаются противостоять ритуальности обитателей имения. Мы же с художником договорились, что в нашем спектакле должна быть заложена жажда жизни. Жить азартно — вот Божественый дар, которым нужно успеть распорядиться. И сложнее всего это сделать на кладбище. Но даже в таком месте природа человека такова, что он будет стремиться к простым конкретным вещам: любить, дружить, изменять, интриговать…
Наша работа над спектаклем с труппой Русского драматического театра развивалась по законам романа, причём длительного, рассчитанного на продолжение отношений. Репетиции мы начали в ноябре, они длились периодами по нескольку недель и закончились в начале февраля. Когда завязываешься на такую дистанцию и такого автора, всё происходит поступательно и по-разному. Бывали спады, затем возрождение интереса. Важно, что труппа — здорова! По каким признакам я это увидел? могут ли сочинять актёры вместе с режиссёром или нет? С этими ребятами можно придумывать. Мы с артистами проводили обсуждение, пробовали разные варианты решения сцен. И в результате останавливались на третьем или четвёртом варианте. Так что это мобильная здоровая рабочая труппа.
P. S. В ближайшее время Николай Дручек в другом городе будет ставить новый спектакль. И вновь по А. Н. Островскому. Будем надеяться, что наш город придаст ему творческих сил для работы над новой пьесой гениального классика.