Художественная бесконечность Алексея Чаругина

Алексей Чаругин москвич, но с Уфой его связывают девять лет детско-юношеской жизни, отец и живущие здесь родственники. Он родился в Москве в 1961 году, в 1963‑м был привезён родителями в Уфу, где учился в школе, а в 1972 году уехал в Москву, став учеником известной на всю страну Московской средней художественной школы (нынешнего Московского академического художественного лицея Российской академии художеств). На учёбе в Москве настаивал отец — Константин Петрович Чаругин (1928–1998), живописец, член Союза художников СССР, заслуженный учитель БАССР, преподаватель художественного отделения Уфимского училища искусств, воспитавший не одно поколение башкирских художников. Идею Константина Петровича поддержал его брат Николай Петрович (1942–2010), тоже живописец и тоже член Союза художников СССР, в будущем заслуженный художник России. Братья Чаругины окончили Московский художественный институт им. В. И. Сурикова, который после окончания Московской художественной школы окончил и Алексей. Это было в 1985 году. Затем он встретил талантливую художницу Екатерину Корнилову (сегодня она — член-корреспондент Российской академии художеств), они поженились, и для них началась активная московская жизнь. В 1990 году в Москву переехали родители Алексея. Так вся семья вновь обосновалась в столице.

Алексей Чаругин — известный художник, член Московского Союза художников, лауреат швейцарской премии Prix du public «Открытие года», обладатель Золотой и Серебряной медалей Российской академии художеств. В его творческом активе — участие в более 100 выставках и выставочных проектах в России и за рубежом, в том числе групповые и персональные выставки в Милане, Моле (Бельгия), Праге, Валенсии; на некоторых персональных выставках он выставляется вместе с женой. Его произведения хранятся в Московском музее современного искусства, Всероссийском музее декоративно-прикладного и народного искусства в Москве, Екатеринбургском музее изобразительных искусств, Республиканском музее изобразительных искусств Республики Марий Эл в Йошкар-Оле, в частных собраниях в России и за рубежом. О нём пишут искусствоведы, но звёздность ему не грозит: на открытии персональной выставки в Нестеровском музее художники, хорошо знавшие его отца, а некоторые учившиеся у него, с удовольствием отмечали не только высокий профессионализм экспонента, но и его удивительную скромность, интеллигентность, человеческую теплоту. Сам же Алексей был настолько растроган любовью, которую проявили к нему и к его отцу уфимские художники и зрители, что с той же любовью и благодарностью говорил об Уфе, которую, несмотря на долгую жизнь в Москве, считает родной. К тому же день открытия выставки — 7 июня — совпал с днём его рождения, поэтому вечер в музее прошёл в особенно трогательной обстановке, что в полной мере отражает трогательность искусства Алексея.

Алексей привёз на выставку в музей живопись и уникальную графику разных лет — с конца 1980‑х до сегодняшнего дня. Все произведения — зеркальное отражение его тонкой, чувствительной души, откровенно ностальгирующей по уходящей красоте и гармонии бытия. Вильям Мейланд, известный российский искусствовед, художественный критик, куратор многих крупных выставочных проектов, посвятил творчеству Чаругина статью, к фрагментам которой самое время обратиться. Он пишет: «Лошади, птицы, коровы, куры, деревенские домики, ёлки и люди с весёлыми лицами как будто сошли со страниц детских альбомов. Алексей Чаругин откровенно признаётся, что часто использует рисунки своей пятилетней дочери. Большинство его картин светлы по колориту. Яркие свежие краски напоминают о народном примитиве, лубке, городецких прялках и расписных сундуках. …Но, разумеется, Чаругин — художник профессиональный, и было бы неверно определять его эстетику, исходя только из стилистики детского рисования. Сфера его интересов распространяется и на творчество классика немецкого искусства ХХ века Пауля Клее, и на поиски и завоевания объединения европейских мастеров второй половины этого же века — группы “Кобра”. Но, к счастью, сквозь все эти влияния и напластования всегда высвечивается радостный и добрый стиль самого художника, создающего образ российского житья-бытья. В некоторых его композициях хорошо передана стихия свободного движения в пространстве различных “атомов” и “молекул” деревенского или, шире, провинциального мира. Иногда это некое броуново роение предметов, живых существ и красочных пятен и линий. Иногда, напротив, художник старательно упорядочивает зрительный ряд, выстраивая всё и вся по рядам и клеткам. Но даже в таком расчерченном геометрическом варианте картина мира воспринимается как пульсирующая живая стихия.

Чаругин часто бывает ироничен, но без малейшего элемента сарказма или тем более агрессии. Он по-доброму улыбается, глядя на бесконечный российский хаос и абсолютно невозможные для какой-нибудь западноевропейской страны ситуации и обстоятельства. Порой кажется, что он пишет бесконечно длящуюся вневременную сказку, в которой есть элементы идиллии и сюрреализма, но без тягостной эстетики последнего.

Все большие и малые картины Алексея Чаругина музыкальны, так как в них есть пространственный ритм. Он прослеживается в абстрактных и фигуративных линиях и красочных пятнах, он может существовать ненавязчиво и подспудно, и тогда его надо угадывать. И он же может быть уподоблённым громкой и явной мелодии, а в изобразительном варианте напоминать геометрически чёткий чертёж. Но в любом случае лирическое начало всегда побеждает, гармония превосходит алгебру, и мы понимаем, что музыка, добытая художником из окружающего российского воздуха, не ограничивается пределами холста. Эта осознанная художественная бесконечность и есть главное достижение Чаругина, который словно возвращает нас к известному гоголевскому размышлению о бесконечности российской: “Отсюда хоть три года скачи, ни до какого государства не доедешь”. Вот и скачут чаругинские лошадки, летят птицы, идут и едут люди, а куда двигаются и где границы этого расширяющегося космического простора, никто не знает…»