«Башкирская рапсодия» Василя Ханнанова

За эти годы он часто менял творческую манеру, не в силах удержаться в одних рамках: от реализма к абстракциям, от духовных символов Корана вновь к чистому реализму, от него — к умозрительному символизму и так далее. Обновлённый, вновь возвращался к сурам Корана; а восточный орнамент старых ковров стал своеобразной рифмой к есенинской серии «Персидских мотивов» (2013). Для него, основателя творческой группы «Чингисхан» и создателя музея современного искусства в Уфе, согласно бешеной «динамике художнической судьбы», невозможно оставаться в покое одного стиля. Эксперимент, постоянное решение новых задач — его жгучая творческая потребность. Игра с техниками, материалами и стилизацией — непременная составляющая его творчества, и результат неизменно оригинален по форме и глубок по содержанию.

Эстетика того искусства «из бабушкиного сундука», на котором взращены целые поколения, звучит в работах с годами всё ярче. Она, что называется, накладывает отпечаток на работы, т. е. буквально впечатывается народным ладом в символические картины современного толка, становясь равновеликим, иногда главенствующим символом. Полотна набивного ситца, павлопосадские платки, нехитрые деревенские вышивки и вязаные оборки, фрагменты старинных ковров и дорожек словно оживляют своей аурой мрачноватую, иногда просто чёрную геометрию нашего мира. У всякой картины своя мелодия, свой шифр, своя энергетика, идущая от энергии самого материала и его создателя — каждая такая «тряпочка» обладает ею, и такое не купишь в магазине. «Они приходят ко мне сами. Я просто хочу продлить им жизнь, «сохранить, спрятать и сберечь», — говорит художник.

Когда узоры поют свою вековую, смутно знакомую песню в холодном пространстве абстракций или неожиданным образом поддерживают гиперреалистические яблоки, яйца или лимоны, застывшие в полёте, Время резко встаёт на паузу, как в игре «замри-отомри». «Бог — он в паузах между нотами, — напоминает Василь. — В живописи он сокрыт в энергетике между холстом и красками». Вечность и секунда непостижимо уравновешиваются, пока яблоки на фоне цветного платка то ли срываются вниз, то ли, по В. Зеланду, падают в небо. Возможно, этот полёт — траектория «трансерфинга реальности». «Поиски решения по-настоящему серьёзных художественных задач идут через преодоление. Если не будет этого момента преодоления, ничего не получится» (ВХ). Интрига Ханнанова — поставить разум зрителя перед фактом, разбудить. И не столько разум, сколько подспудные чувства, такие как архетипическая память или наши вечные вопросы к мирозданию. Таково и назначение знаменитой ханнановской Коровы: объект — символ мирового масштаба, «у каждого она своя» и решает «локальные проблемы мирового философского уровня».

Картина для него — это афоризм, философская цитата. Это вопрос, поставленный ребром, возглас внезапного прозрения, поэтический сонет. Как бы ни менялись его манера письма, сюжеты и идеи, зритель узнаёт черты знакомой поэтики — строгий, «телеграфный» лаконизм, стремление к совершенству форм и классической пластике, и при том удивительные цветовые тембры, мощные метафоры и сюрреалистические «ходы» с изрядной долей его особой веселой дерзости. И фрагменты фольклорной рапсодии как мелодическая иллюстрация философской идеи. «Невозможно утаить то, что впитал с молоком матери, с окружающей природой, родной речью».