Не бойтесь тюрьмы, не бойтесь сумы,
Не бойтесь мора и глада,
А бойтесь единственно только того,
Кто скажет: «Я знаю, как надо!»
А. Галич
«О, новая выставка», — заметил самый внимательный.
«Понятно: маринист в Уфе появился», — компетентно заметил наиболее образованный.
Не хочется расстраивать тех, у кого слово «маяк» рождает ассоциации с морским приливом, с криком чаек, с романтическим променадом у полосы прибоя, но вынужден открыть ужасную тайну: морских пейзажей Радик Гарифуллин не пишет. Вообще. К морю Радик относится без сантиментов, как к большому количеству солёной воды, а сами маяки никаких навигационных проблем не решают, а являются чистой воды метафорами, потому и холсты больше походят на некие семантические головоломки.
Да, Радик Гарифуллин не ставит целью удовлетворить эстетические запросы зрителя, «сделать ему красиво», по крайней мере, не считает эту задачу первостепенной. Гарифуллинская красота произрастает на почве абстракционизма с привлечением сложнейших живописных технологий, рецепты которых Радик создает в собственной алхимической лаборатории. К этому стоит добавить, что Гарифуллин всегда работает сериями, вдумчиво разрабатывая одну тему за другой. Многие, вероятно, помнят его серии «Стулья» и «Спички», и вот, нам предлагают напрячь ум и фантазию под «Маяками». Так или иначе, отрадно уже то, что серийными бывают не только убийцы, мыльные оперы, но и художники.
Поскольку я имел то ли неосторожность, то ли преступную халатность проболтаться, что гарифуллинские маяки — это метафоры, скажу и то, что маяк, безусловно, рождает пышный букет аллегорий. Начнём с того, что само это слово обладает разветвленным древом родственных связей и множеством смысловых оттенков. Слово «маяк», представьте себе, имеет татарское происхождение. Поскольку Петропавловскую крепость строили татары, по окончании строительства они и привлекались для эксплуатации этого инженерного сооружения. Слово «маяк» образовано из слов «май», что по-татарски значит «масло», и «як» — «свети», «зажги», «сделай ярким». Впрочем, маяк как архитектурное сооружение существовал повсеместно с незапамятных времён, привлекая художников и поэтов как символ. «Любовь — над бурей поднятый маяк» — воскликнул Шекспир.
Немного о родственных связях: несложно догадаться, что слово «маячить» является кровным родственником «маяка». Уже в наши дни в обиход вошло слово «маякнуть» в значении «предупредить», «дать знать». Поскольку, помимо стационарных, бывают и плавучие маяки, уместно было бы ожидать появления слова «маякорь». Но пока оно как-то не сложилось.
Да, не всем гарифуллинским маякам можно довериться. Некоторым Радик и сам не посоветовал бы. Маяки на холстах «Crazy маякs» и «Crazy маякs XII» вряд ли кого-то уберегли бы от неприятностей. Герою композиции «Quo vadis domine» тоже доверия мало. Ну как рассчитывать на помощь того, кто воспламенился (не иначе как от собственных речей) и сам ищет защиты, пытаясь спастись бегством? «Маяк 6» витийствует, сомлев от красоты собственного месседжа. Не стоит ему мешать: пусть любуется собой. Небеса иногда тоже нуждаются в навигации, в нашей подсказке.
По сути, молитва является попыткой мягко указать правильный путь высшим силам. Думается, холст «Молитва», на котором группа маяков устремила свет своих посланий в небо как раз об этом. Маяку сложно конкурировать с солнцем: у них разные по космическим меркам категории. Работа «Тщета», видимо, повествует об этом. Впрочем, Осип Мандельштам, кажется, уже рассуждал на эту тему: «Весть летит светопыльной дорогою — Я не Лейпциг, не Ватерлоо,.. … я новое. От меня будет свету светло». Маяки, подозрительно похожие на вавилонские башни, устроили обмен мнениями, больше смахивающий на перестрелку. Стоит ли доверять советам сооружения, возведение которого было прервано, дабы лишить людей возможности коммуницировать?
Что касается меня, то я, скорее всего, доверился бы холсту под названием «Композиция с маяками». Старая добрая абстракция, на мой взгляд, содержит внятное послание и указывает нужный фарватер, путь к гармонии. Уравновешенная композиция, подтёки краски и сочетание богатых фактур ведут взгляд почище заправского лоцмана. Думаю, что не все со мной согласятся. Кто-то отыщет в работах Гарифуллина иные смыслы. Зритель для Радика всегда отчасти соавтор, но сам он никогда не мнил себя маяком и не пытался слать зрителю свет непреложной истины.
— Ну и каков основной посыл выставки, — спросит дотошный зритель, — художник изобразил целый ряд маяков, которые не пригодны для нужд навигации.
Чтобы попытаться ответить на этот вопрос, придётся принять к сведению, что Радик Гарифуллин уже давно проявляет не праздный интерес к психологии. Психология не является для него неким сакральным знанием. Она позволяет ему лучше понять феномен human nature. Это почти инструмент, вроде мастихина, который помогает ему добывать метафоры, разгребая золу своих сомнений. Гарифуллинские маяки — в сущности, серия психологических этюдов, раскрывающих глобальную картину базового недоверия к миру. Базовое недоверие к миру, привитое нам, может быть, ещё в роддоме, где нас вынудили поменять комфортную среду обитания на недружелюбную. Это позиция, с которой мы начинаем свой путь. А на пути на этом нас опекают разного рода советчики, вроде уже знакомых нам маяков. Но в сиянии маяков и всевозможных путеводных звёзд мы учимся жить своей головой и генерировать собственный свет.