ЕВГЕНИЯ СКУРКО: ОБАЯНИЕ ИСКРЕННОСТИ

Автор — Наталья Жоссан

Умение легко перейти от шутки к серьёзному и от серьёзного к шутке
требует большего таланта, чем обыкновенно думают.
Фрэнсис Бэкон

Жизнь Евгении Романовны чрезвычайно насыщена: профессор двух институтов искусств — Уфимского и Оренбургского, член Союза композиторов России и Башкортостана, член диссовета Магнитогорской консерватории и экспертного совета ВАК… Выступления с докладами, более 150 публикаций. Монография «Башкирская академическая музыка: традиции и современность» — первое и пока единственное фундаментальное комплексное исследование башкирской музыкальной культуры в контексте мировых стилевых тенденций. Автору этого материала удалось побеседовать с Евгенией Романовной.
— С кем из ваших преподавателей связаны самые яркие впечатления?
— Мне с самого детства везло на преподавателей. В 6–7 классе, когда мы жили в Новокуйбышевске, меня возили в Куйбышев к замечательному музыканту Александру Давидовичу Франку. Можно сказать, он дал мне путёвку в жизнь. В 1968 открылся Уфимский институт искусств, Александр Давидович возглавил кафедру специального фортепиано, позднее мы стали коллегами.
После переезда в Минск я попала в Среднюю специальную музыкальную школу при Белорусской консерватории. Там были потрясающие учителя. По теории — Маргарита Сергеевна Миненкова, эталон преданности профессии, требовательная и в то же время с любовью и глубоким трепетом относившаяся к нам. Таисия Алексеевна Щербакова — замечательный педагог, превосходный историк, одухотворённый тонкий музыкант. В школе я совмещала фортепианное и теоретическое отделения, в Московскую же консерваторию поступила как музыковед.
— Вы учились у корифеев: Владимир Абрамович Цуккерман, Виктор Петрович Бобровский…
— Я застала «золотой век» консерватории. По коридорам ходили Ростропович и Ойстрах, Гилельс и Флиер! Наш курс был последним у Цуккермана по анализу. На кафедре истории музыки преподавали Алексей Иванович Кандинский, Ольга Евгеньевна Левашёва — культовые фигуры!
В центре внимания Цуккермана была музыка. Он задавал нам вопросы: что выражено? как выражено? почему так, а не иначе? Эти три вопроса я постоянно задаю и себе, когда пишу о музыке, и ученикам.
Моим главным научным шефом в консерватории и аспирантуре был Виктор Петрович Бобровский. В 1970 году я окончила консерваторию, тогда же появилась первая его книга о переменности функций музыкальной формы. Через семь лет вышел труд «Функциональные основы музыкальной формы». Бобровский был философ! Не случайно свои философско-эстетические размышления он назвал «Жизнь музыки и музыка жизни».
— Вы очень преданы Учителю, бережно относитесь к его памяти…
— Имя Бобровского для меня особенно дорого. Я счастлива, что совместно с его вдовой, музыковедом Евгенией Ивановной Чигарёвой мы смогли издать несколько его работ. К его 100‑летию (2006) вместе с ней мы организовали масштабную конференцию его памяти в Московской консерватории, а через десять лет это произошло здесь.
— Вас привлекает Серебряный век: замечательны статьи о романсах Аренского, Рахманинова…
— Эта эпоха началась для меня с первых робких студенческих работ. Мой диплом и кандидатская диссертация связаны с Рахманиновым. В 1990‑е, 2000‑е годы я писала о нём статьи. Одна из них — «Некоторые черты поэтики Рахманинова в творчестве современных композиторов». Проблема «Рахманинов и ХХ век» чрезвычайно интересна.
С 1993 года я выступала раз в пять лет в рахманиновской Ивановке на юбилейных конференциях к дню его рождения. Незабываемые впечатления, необыкновенная атмосфера поистине «намоленного» места! И сирень, море сирени! В центре была уникальная, могучая личность — Александр Иванович Ермаков. Он «реанимировал» усадьбу Сатиных–Рахманиновых, реконструировал господский дом, территорию вокруг, пруд, сад. Благодаря его особой миссии, служению Музей-усадьба Рахманинова «Ивановка» превратился в солидный издательский и культурно-просветительский центр.
— Другая область Ваших интересов — творчество Романа Леденёва…
— Его музыка глубоко созвучна мне — лиризмом, глубиной, тонкой поэтической интонацией. Леденёв продолжил традиции русской культуры рубежа XIX — XX веков, линии идут от Серебряного века, а также от Чайковского, Калинникова. Не случайно в последние годы жизни он обращался к поэзии Бунина, Северянина, Блока, Есенина, Клюева, Ходасевича, Брюсова…
— Как произошёл поворот в сторону башкирской музыки?
— Это было связано с критической деятельностью. После защиты кандидатской диссертации (1979) стало интересно, что же происходит вокруг меня? Я ходила на концерты, писала рецензии, статьи, обзоры. Конец 1970‑х — начало 1980‑х — интересный рубеж: сформировалась целая плеяда композиторов, их творчество я обозначила понятием «новая музыка». Возник сборник очерков о современной башкирской музыкальной культуре, потом биографический сборник композиторов и музыковедов Башкортостана, и в 2000‑е — монография.
— Вы очень успешны в музыкально-критической сфере…
— Кажется, интервью с композиторами Ефремом Подгайцем, Рустэмом Сабитовым получились довольно интересными (надеюсь, не только для меня). Назову и два больших интервью с Александром Тителем, прекрасным оперным режиссёром Академического музыкального театра имени Станиславского и Немировича-Данченко.
— Но Вы не выпускаете из поля зрения музыкальную жизнь Уфы!
— Мне интересно наблюдать за процессами, происходящими у нас. Результатом всегда были мои отклики в журналах и газетах. В частности, рецензии в «Музыкальной академии», «Музыковедении» на оперные спектакли нашего театра оперы и балета — «Орлеанскую деву», «Геракл».
— Вам доводилось выступать за рубежом…
— Обе поездки в США (1990 и 1998) связаны с башкирской музыкой. Когда я поехала туда в первый раз, то повезла с собой курай и кубыз. В лекциях речь шла о жанрах башкирского фольклора и академической музыке, где эти жанры ассимилированы. Американские слушатели воспринимали с большим интересом — подобная музыка, впрочем, как и само слово «башкирская», для них экзотика. Во время второй поездки в США бостонский музыковед Поцци Эскот и композитор Роберт Коган предложили писать в их журнал Sonus. Потом — предложение составить сборник о русской музыке. Он вышел в Кембридже под названием «Russia Past and Present».
В качестве приглашённого профессора я читала лекции на музыкальном факультете финского университета Ювяскюля о творчестве Рахманинова, Скрябина, Лядова, Танеева, Глазунова.
Ещё одна примечательная поездка по линии Союза композиторов РБ — в город-побратим Галле (ГДР). Немецкие коллеги попросили подготовить лекцию о первом русском авангарде. И тема «Авангард в музыке начала ХХ века» оказалась трудной, ведь в 1980‑е она была ещё не разработана. Приходилось собирать материал о Мосолове, Дешевове, Вышнеградском, Рославце буквально по крупицам! Аудитория — весьма многочисленная: композиторы, преподаватели, студенты–музыканты. Ну, как будто справилась.
— О Вашей редакторской деятельности. Вы теперь — заместитель главного редактора журнала «Проблемы музыкальной науки».
— Этот вид деятельности привлекал меня давно… Правда, работа очень непростая, отнимает довольно много времени, но в то же время и обогащает, позволяет понять новые тенденции в науке о музыке. Я была членом редколлегии уже упомянутого научно-издательского отдела музея-усадьбы «Ивановка». Работа научного руководителя студента или аспиранта тоже во многом редакторская.
— Евгения Романовна, каковы Ваши творческие планы?
— Возможно, удастся обобщить статьи разных лет, посвящённые творчеству Леденёва, дополнить новыми — о сочинениях, появившихся в последние годы его жизни (композитора не стало в 2019 году). У меня есть значительное собрание нотных и аудиоматериалов, в своё время любезно предоставленных Романом Семёновичем. Хотелось бы продолжить исследование фортепианного творчества Георгия Катуара и вокального — Антона Аренского…
— Спасибо за интересную беседу!